– Она ведь сказала… не приедет, пока здесь у меня жена княжьего рода, – напомнил он чуть погодя. – А Малуша… она княжьего рода.

– Все как два года назад, – ровным голосом заметил Мистина, будто его это никак не касалось.

Ну да. Все вышло как с женитьбой на Горяне. Но даже Святослав, не отличавшийся мягким сердцем, не мог представить такого оскорбления Прияне – она приедет по его же зову, по обещанию, что другая жена удалена, и найдет здесь еще одну «другую жену», да из той же самой семьи!

В спальном покое повисло молчание.

– Что делать-то? – нарушил его Святослав.

Он затем и приехал, чтобы задать этот вопрос. Что-то решать нужно было немедленно – времени «водить круги» судьба не оставила. Всю ночь после известия от Торлейва князь не мог заснуть. Не пошел к Малуше, чтобы не выслушивать ее тревожные вопросы, решительно не зная, что ей отвечать. Но и сам за всю ночь так ничего и не придумал.

– Ты хочешь, чтобы Прияна вернулась к тебе?

Святослав помедлил, помахивая шапкой между колен. Потом обронил:

– Хочу.

Этим кратким словом он сделал выбор. Одной из двух молодых женщин даровал честь и счастье, а другой – бесчестье и горе. Но этот выбор сделать он был должен, потому что дар, к которому они обе стремились, был только один. Неделимый. В противовес многим другим мужчинам, Святослав давнюю прочную привязанность предпочел новой, едва возникшей и еще не успевшей стать привычной. Он сам понимал: будь Прияна с ним все это время, он и не глядел бы на других.

– Ты дашь мне слово навсегда от нее отстать, если я тебя вызволю?

– От нее? – Святослав бросил на мать короткий вопросительный взгляд.

– От Малуши. Пойми, любезный мой, – Эльга слегка наклонилась к нему, – это кровосмешение, и я его в роду не потерплю. Будешь упорствовать – мы совсем поссоримся. И род от тебя откажется, и чадь возмутится. Скажут, коли князю можно, то и всем можно на сестрах жениться, а того боги не позволяют.

– Кровосмешение! – Святослав бросил досадливый взгляд на нее, потом на Мистину. – Будь я такой невежа, чтоб мать попрекать…

– Ты свою мать должен на руках носить. – Мистина сел в постели. Пришло время высказаться открыто. Одеяло соскользнуло, и Святослав невольно бросил оценивающий взгляд на мышцы его груди и плеч. – Если бы она не заботилась о тебе больше всего на свете, больше, чем о себе, я уже десять лет был бы твоим отчимом. Не говоря уж о том, что я мог вытеснить Ингвара из Киева еще двадцать лет назад, после первой греческой войны.

Святослав подался вперед, широко раскрыв глаза, – об этом он ничего не знал.

– Я тоже княжеского рода по матери и в родстве со Скъельдунгами через отца. Если бы я захотел – и если бы она захотела, – я давным-давно сидел бы на Олеговом столе. А ты считался бы наследником – самое лучшее. Если твоя мать не предпочла бы кого-нибудь другого… более благоразумного. Но она предпочла твоего отца и тебя. Потому что все годы, и в юности, и после, думала о благе державы и рода более, чем о своем собственном. И если тебе это благо хоть сколько-нибудь дорого – слушай и исполняй все, что она скажет. Тогда она вытащит тебя из этого болота. Еще раз.

Святослав не поднимал взора, кусая губы.

– Прияна завтра приедет? – спросила Эльга.

– Она хотела, чтобы я ее встретил, – так же не глядя, ответил Святослав.

– Поезжай. А Малушу мне сюда привези. Прямо сейчас. Я все подготовлю – отошлю ее пока в село, в Будутино, чтобы на глаза не попадалась и разгоровов не вызывала. Лучше всего ей там и остаться. Чтобы ни ты, ни Прияна ее больше не видели. А челяди и отрокам сам накажи, чтобы при госпоже языки придержали. А в городе… поболтают и перестанут.

– Эка невидаль! – с мягкой насмешкой добавил Мистина. – Спутался господин с ключницей, о чем говорить?

– Ты… – Святослав бросил на мать взгляд исподлобья, – приезжай за ней сама… за Малушей. Или пришли кого из своих.

– Я пришлю, но ты сам должен сказать Малуше, что ей придется уехать. Иначе она может не поверить, что ее по твоей воле увозят.

Святослав дорого дал бы, чтобы ему не пришлось заверять Малушу в своем согласии с ней расстаться. Но выхода не было. Он молча встал и вышел, не взглянув на тех двоих.

* * *

Все двенадцать дней праздников солоноворота Малуша провела в Эльгином селе, где княгинина челядь растила скот и птицу, ловила рыбу и выращивала разный овощ. Малуша и раньше часто бывала здесь – и с княгиней, если та приезжала приглядеть за работами, и одна, если ее посылали за каким-нибудь припасом. Ее поместили в хозяйской избе и обеспечили всем нужным. С ней осталась Деянка – средних лет женщина, из ближних служанок Эльги, молчаливая, ровная в обращении. Она прислуживала Малуше, как госпоже, и не заводила с нею лишних разговоров. Но Малуше и не хотелось ни с кем разговаривать. Ни с кем на свете. Она не замечала даже гуляний и веселья в селе и окрестных весях; прямо под оконцем ее резвились ряженые и пелись песни, но она могла думать только об одном. Вот сейчас Прияна водворилась на Щекавице. Телохранители полетят из жилой княжьей избы лебедями, те две распустехи отправятся в дружинный дом, где им самое место, а Малфридину избу займут служанки Прияны, вычистят там все… Или Эльга уже приказала вычистить до приезда старшей невестки. Прияна, хоть смолянка и язычница, всегда была ее любимицей, Эльга предпочитала ее даже Горяне, христианке и своей родственнице… Молодая княгиня живо наведет свои порядки – ведь два года назад это и был ее дом. А память о случайной гостье, которая воображала себя там хозяйкой, и то всего один день, растает, как тают ночные тени при восходе солнца.

В недолгое время своего торжества Малуша не думала о Прияне: вырвавшись из неволи, стала считать себя достойной соперницей для кого угодно. Так почему бы Святослав не мог предпочесть ее, более молодую и даже более знатную?

Оказалось – не мог. Было что-то еще, кроме рода и положения, и этим чем-то Прияна владела уже четыре года. Пусть у нее сын, Святославов первенец…

– Ты, похоже, тяжела, да? – дней через семь как-то утром спросила ее Деянка. – Я вижу, тебе все неможется да мутит по утрам.

Малуша молчала. Она думала, что мутит ее от тоски. Тяжела… но как… свадьбы же не было. То, что у нее на глазах десять раз случалось с другими челядинками, никак не могло случиться с ней!

– Когда «краски» были? – снова спросила Деянка.

Малуша еще помолчала. Захваченная всеми бурными событями, она забыла о счете дней. Да ведь… в дороге были «краски», когда ехали из Вручего хоронить отца. Вот тогда незадача приключилась – и так тяжело весь день сидеть на лошади, позади седла у дедова отрока, а еще и это – живот болит, между ног мокро, хоть два локтя ветошки подложи под старую сорочку. Хуже злополучья не придумаешь… как ей тогда казалось. А с тех пор прошло… да уж месяца полтора или чуть больше.

Однако, обдумав дело, Малуша приободрилась. Если она понесла, если у нее родится сын, то она и в этом сравняется с Прияной. И, может быть, Святослав еще обратится сердцем к ней…