осторожным стратегом и тактиком, аскетом, умеренным в пище? Ничего общего у них нет. Это очевидно. Поэтому они идеально дополняли друг друга. Проклятие. Необходимо вернуться к спасительной логике: пункты один, два и три. Наймит кратко сообщил Эсме, что назревают важные события.

– Какие? – спросила она, протирая глаза спросонья.

Но тот уже исчез, не желая разгневать Жакара самовольной отлучкой.

В темно-синем будуаре Виктории короля встретил доктор Рикар.

– Вы пришли узнать новости о состоянии королевы, сир? – спросил врач, ошеломленный парадным облачением.

– Нет, Рикар, я пришел сообщить королеве новости о себе.

Король бесцеремонно отстранил его и вошел в спальню. Виктория при появлении мужа так удивилась, что забыла о боли. Жакар резким кивком отослал горничную и закрыл дверь. Долгие месяцы король с королевой не оставались наедине, сейчас они виделись в последний раз. У королевы пламенели щеки, лоб блестел от пота, пышная грудь вываливалась из кружева рубашки. Прежними остались лишь непослушные рыжие волосы и яркие глаза цвета морской волны. Казалось, король явился во всем великолепии, чтоб объявить войну. Но он не вынул меча из ножен и готовился произнести слова примирения. Его потери невозвратимы, и Викторию уже не вернешь. Зато он мог с ней проститься. Со счастливым воспоминанием, с лучшей частью жизни.

– Я тебя любил всем сердцем, – сказал он.

Повернулся и вышел.

77

Нескончаемая ночь уступила место самому длинному дню в году. Жакар предпочел бы уехать под покровом темноты, но летом на севере светает так рано! К тому же Манфред не сразу открыл сокровищницу и с трудом отыскал корону среди несметных богатств и невиданных драгоценностей. А когда все-таки нашел, в канцелярию забрел герцог Инферналь в зеленом бархатном халате. Он страдал бессонницей и хотел утешиться, заново подсчитав проценты от знаменитого государственного займа. Увидел Манфреда посреди диадем и золотых чаш и едва не отправил беднягу к колбаснику. В общем, когда Жакар возложил себе на голову корону, завершив торжественное облачение, запела первая птица.

Не стоит легкомысленно пренебрегать символами королевской власти, это тяжкая ноша. Королю показалось, будто его вес удвоился, словно на плечи взвалили громадного мертвеца. Время поджимало, облачение давило, здравый смысл подсказывал: «Игорь как ветер домчит до Гиблого леса». Но Жакар не послушался здравого смысла и решил идти пешком. Удивленным Манфреду и Наймиту король объяснил:

– Если бы вы шли туда, куда иду я, вы бы тоже двигались по-черепашьи.

– И куда же вы направляетесь, ваше величество? – спросил Наймит.

– В Гиблый лес.

– Ваше ве-ве-ве… – от волнения Манфред начал заикаться. – Вы же не хотите сказать…

Жакар обернулся к нему. Раньше старик безумно раздражал короля, а теперь показался таким родным и милым… Лучше сказать ему правду в благодарность за многолетнюю службу.

– Да, Манфред, да, именно это я и хотел сказать.

Смущенный Манфред одновременно испытывал жалость, ужас и немалое облегчение. Полтора года он ежедневно мечтал убить тирана и сдерживался исключительно из уважения к Даме жезлов. Но как только услышал, что тот идет на верную гибель по доброй воле, чуть не попытался отговорить, удержать безумца.

Жакар мечтал покинуть дворец незаметно. Ему это не удалось, коль скоро он не скрывал своих намерений и к тому же уносил с собой часть сокровищ королевства Краеугольного Камня. Дворец опустел мгновенно, все отправились вслед за королем. Мушкетеры, разбуженные Ланселотом. Ланселот, разбуженный Инферналем. Слуги, которых поднял с постели Манфред, объясняя, что у них на глазах происходит историческое событие: смена эпох. Поварята и судомойки с кухни, скотники и конюхи с фермы, кузнецы, шорники и плотники, словом, все мастера и подмастерья, разбуженные голосами и топотом, присоединялись к процессии. Лишь Виктория осталась во дворце вместе с доктором, горничной, Филиппом, что желал первым увидеть новорожденного, и фрейлинами, которым строго-настрого запретили отлучаться во время родов. Король был уже далеко, когда бедняжки узнали с досадой, что присутствовали не при схватках, а при очередном несварении желудка.

За стенами крепости Эсме разбудила Александра, тот передал весть рыбакам. Рыбаки подняли на ноги всех прибрежных жителей.

На мосту через Верную Жакар понял, что нелепое паломничество случится не только на глазах у всего двора, но также у толп ликующих подданных

– В Гиблый лес, он идет в Гиблый лес, в тот самый, ну!

– Не верю…

– А вот поди ж ты! Погляди-ка на него, все регалии нацепил. Всему конец, говорю тебе! Он оттуда не вернется.

– Никто оттуда не возвращался.

– Да никто туда и не входил, если честно.

– Кроме Тибо, да и тот попал в лес случайно.

– Кроме принцессы.

– Вот если б она вернулась…

– А вместо Жакара кто будет править? Кто?

– Ты уверен, что он идет в Гиблый лес?

– Уверен, зуб даю.

На короля смотрели молодые и старые, женщины и мужчины, иззябшие за холодную зиму без топлива, живущие впроголодь. Чем они становились беднее – тем пышней и богаче жилось во дворце. Таков неумолимый закон злополучного царствования Жакара. Их худоба свидетельствовала о том, что королевские закрома полны. Их лохмотья – верный залог того, что придворные одеты в бархат и шелк. Наймит шел позади Ланселота и внимательно прислушивался ко всему, что говорилось вокруг. Хотел наконец понять, что за Гиблый лес такой. Еще он искал глазами Эсме и не находил. Та воспользовалась всеобщим смятением и отправилась на свой страх и риск в башню Дордонь, прихватив с собой двух лошадей. Эма непременно должна узнать о том, что Жакар идет в Гиблый лес. Возможно, близок великий день, когда Мириам вернется и заключенные вырвутся из башни Дордонь.

Посыльной нигде не было, и обрывки разговоров казались Наймиту совершенно бессмысленными.

– Кто станет новым королем?

– Сам знаешь, королева вот-вот родит…

– Кого?

– Как кого? Такого же изверга.

– Да, для нас, простых смертных, разницы нет. Что в лоб, что по лбу.

– Точно. Переливаем из пустого в порожнее.

В отличие от Наймита, Жакар не обращал ни малейшего внимания на разговоры. Ему отчаянно хотелось пить. Он клял себя за то, что тащил на себе тяжеленные королевские уборы, но даже не подумал взять с собой хотя бы каплю воды. Бессонная ночь изнурила его. Роды Виктории расшатали нервы. Раньше он гордо распрямлял плечи и выпячивал грудь колесом. А теперь – черт побери! – совсем сгорбился и зависел целиком и полностью от глотка тепловатой воды из фляжки Ланселота. Несмотря на великолепную горностаевую мантию, изумительный скипетр, сияющую корону, расшитую перевязь и легендарные два клинка, тиран казался карликом. Вернее, странным образом походил на ребенка, которого прежде скрывал глубоко внутри. Когда Жакар проходил мимо собственной статуи, та оказалась вдвое выше него.

Король уменьшился и вдруг засеменил, он шел все медленней, так что его спутники наступали друг другу на пятки. Лучше бы Игорь его домчал. Без коня и фляжки тяжко. Солнце слепило глаза. К тяжести клинков, мантии и короны прибавился еще гнетущий зной. Разгоравшийся день обрушился на него как божий