– Разве ты плохо жила в Дорофеевском? – Белов прижал ее к себе. – Не хотела уезжать…

– Это благодаря Гюнтеру. У Турайкина обязательно будут голодать. На Енисее немало ссыльных погибло…

Николь затихла. Они долго сидели молча.

– Мы с Турайкиным курили на корме… – заговорила Николь негромко. – У него руки трясутся с похмелья, я стою и думаю: спихнуть тебя, гада, за борт! Скольким людям жизнь облегчу! Уже представила, как толкаю и как он барахтается со своим портфелем, а «Полярный» уходит… Очень хотела столкнуть, а не смогла… Почему мы так не можем?! Он же может! Не бригадир он никакой, стукач он, сотни людей уже спихнул за борт! А мы все равно не можем. Почему так? – Николь напряженно молчала. – Ты боишься?

– Чего? – спросил Сан Саныч, хорошо понимая, о чем она.

– А я боюсь. Они могут сделать с нами, что захотят. Отправят меня обратно в Дорофеевский, а могут и посадить… – она подняла на него тревожный, любящий взгляд. – Этот Никифор уже десять телег накатал на тебя, он за этим и едет в Сопкаргу, ты разве не понял? Надо было его спихнуть.

– Ладно, прорвемся… – поморщился Сан Саныч.

– Если они тебя арестуют, я что-то с собой сделаю, мне тогда уже совсем все равно будет!

В Дудинке Сан Саныч сам отвел Лайму в больницу и отнес в районный отдел госбезопасности жалобу Карла Ивановича. Шинель вычистил, форму выгладил и отнес. Попросил, чтобы жалобу зарегистрировали как положено.

В Игарку пришли за ледоколом. Енисей вставал, весь корявый от торосов и уже белый, только на фарватере кое-где парили темные полосы. В Игарской протоке мальчишки бегали по льду и катались на коньках. Все уже было нарядным, зимним, снег толсто лежал на крышах, на высоких штабелях золотистого, приготовленного к погрузке пиломатериала.

36

Октябрь стоял сухой и непривычно теплый для Москвы. Весь месяц было солнечно и тихо. Ася и Лиза Воронцова встретились на Гоголевском бульваре у метро «Дворец Советов» и пошли вверх к Никитским воротам. Дворники уже подмели, косые царапины метел на дорожках лежали строго и почти стерильно, если бы не слетающие листья. Их непокорное золото украшало беззаботный, залитый солнцем бульвар.

Ася достала из сумочки деньги, что должна была, пересказывала новости, их было много, и главная, что с Дальнего Востока приехала Лидия Николаевна – сестра Горчакова.

– …лицо в мужских морщинах, курит все время и молчит. С матерью почти не разговаривает, уходит куда-то на целый день, возвращается выпившая. Спит на полу у порога, сама выбрала место, у нас и негде, правда, больше, говорит, сквозняки ее не берут. Она хорошая, но странная, как будто эта наша жизнь ей непонятна совсем и не очень приятна. Денег заработала, у нее срок два года назад кончился, я все долги раздала, она Севке обувь на осень и зиму купила, пальто… И на него так же смотрит, как будто совсем улыбаться разучилась. Так и сидят иногда молча и оба книжки читают… Как-то у них все очень… полновесно. Однажды я слышала, как Севка ее про отца расспрашивал. Как он все понимает?

– Да, Севка у тебя удивительный… – Лиза потянула Асю присесть на скамейку. – А у Лидии Николаевны своих детей нет?

– Была дочка… Их с мужем арестовали друг за другом, комнату отобрали, а девочку отдали в детдом, бабушке с дедушкой, как членам семьи, не разрешили взять. Эрику усыновила их домработница. Она взяла ее к себе в Подмосковье, в Фирсановку, девочка оттуда ездила в школу на поезде. Ей было одиннадцать лет, через год она попала под поезд. Это было в тридцать восьмом году.

Лиза горестно качала головой.

– Лидия Николаевна одна, если бы она осталась с матерью, мы могли бы уехать в Норильск. Но я с ней пока не говорила…

– Ты опять?! Какой Норильск?! Ты, Аська, все-таки чокнутая! Там сейчас зима!

– Лидия Николаевна говорит, везде можно жить, даже на Колыме… Она про Геру ничего не спрашивала, спросила только, где он.

– Полярная ночь, мороз, заключенные… Ты знаешь, что там полно заключенных! – продолжала возмущаться Лиза.

Ася молчала. Лиза погасила сигаретку в чугунную урну:

– Вчера в театре открытое партсобрание было, какой-то хрен из Министерства культуры приезжал. Рожа, как у бегемота, глазки маленькие, и видно, что вообще не умеет говорить правду. Мозги нам мыл, – Лиза склонилась в самое ухо, – про значение партии и лично товарища Сталина в театральном искусстве. – Она отстранилась, улыбаясь. – Хорошо, мне господь детей не дал, твоим все это еще слушать и слушать.

– Проще всего было бы завербоваться в какую-нибудь норильскую организацию, получить подъемные, билет на самолет, в этом случае они и жилплощадь сразу дают. Я ходила, там везде люди нужны, но отказали – одинокая, с двумя детьми, садик нужен, школа, даже до анкеты дело не дошло.

– Аська, тебе чего-нибудь попить надо успокаивающее! Денег нет, свекровь на руках, дети! А-а?! Подожди, хотя бы Коля получит паспорт… Что твой генерал, кстати?

– Его арестовали.

– Да-а-а? – Лиза глянула испуганно.

– Он не в командировку уезжал, следствие было. Летом их выселили. Домработница говорит, имущество конфисковали, жена с детьми к матери в деревню уехала.

– И что у тебя с уроками?

– Плохо, – поморщилась Ася, – поэтому и надо ехать. Там хоть работа есть.

– Ты к ним машинисткой принципиально не пошла, а там кругом сплошное МГБ. Норильск – это их стройка, у тебя дети, Ася, три раза подумай!

– Это отсюда все страшно выглядит. Поищу его спокойно год-два, не найду – вернусь. Или не вернусь. Здесь жизнь – тоже не сахар.

– А свекровь?

– У Натальи Алексеевны пенсия неплохая и главное – комната. Если Лида не захочет, можно хорошего человека найти, кто стал бы ухаживать, прописать его к ней. А я денег высылала бы.

– Ты в самолет сесть не успеешь, Наталью Алексеевну соседи в дом престарелых сдадут за эту комнату. Пойдем! – Лиза убрала сигареты в сумочку. – Ты ведь и про Геру ничего не знаешь…

– Вчера написала тому санитару, я тебе рассказывала… Прочти, пожалуйста.

– Зачем? – не поняла Лиза.

– Я целую неделю писала… – Ася достала письмо. – Оно может попасть не в те руки, письма же проверяют… Прочти, ты спокойнее меня!

Лиза посмотрела по сторонам и раскрыла письмо:

«Дорогой Шура!

Пишет вам Ася, вы мне писали прошлой зимой, накануне нового 1950 года. Рассказывали об одном вашем товарище, которого отправили в командировку в Норильск. Я вам отвечала (это было уже весной), но вашего ответа не получила. Письмо могло потеряться, поэтому пишу снова.

Одна моя знакомая собралась на работу на Крайний Север (известно, что там у вас очень хорошие зарплаты), но у нее двое детей, один дошкольник, и ее все отговаривают, говорят, что трудно может быть со школой. Что вы скажете? И то же самое о жилье? Как у вас с жилплощадью?