Чтобы больше не рисковать, он обратился к крайне правым, «зубрам», то есть к «бывшей российской знати, высшему дворянству». Во время собеседования эмигранта с князем, имевшим на груди «целую коллекцию орденов и регалий», стало ясно, что эмигрант никак не подходит для объединения «зубров»: он был всего-навсего сыном старшего дворника, то есть неподходящего социального происхождения. Не нашёл эмигрант понимания в «воинском союзе», где не обнаружилось никакой «борьбы с большевизмом, кроме командных выкриков, солдафонства и беспорядочного махания саблей».

«Солидаристы» отнеслись к эмигранту с большим пониманием. Но предупредили, что в будущем российском правительстве все главные портфели уже заранее распределены «между активистами». Самое большое, что могли пообещать «солидаристы», — это должность «государственного уполномоченного артельно-маслодельно-сыроваренной, молочно-творожно-сливочной, винегретно-сметанно-блинной промышленности». Но перед назначением на пост эмигрант должен был отправиться на подпольную работу за железный занавес, чтобы подтвердить свою пригодность для дела «солидаристов». После ряда наводящих вопросов эмигрант понял, что опять едва не совершил роковую ошибку: «солидаристы» намеревались ввести в России что-то вроде «исправленного коммунизма» со «слегка ограниченной» свободой личности.

Поиски подходящей политической организации эмигрант завершил на украинских самостийниках. Вошёл в их штаб-квартиру и остановился с разинутым от удивления ртом: «Никак не пойму, куда я попал. Вроде в картинную галерею. По всем стенкам висят усатые дяди и очами на меня грозятся. Присмотрелся я поближе, а это всё портреты украинских гетманов. С древнейших времён и до наших дней: от Адама и Евы до пана Жилы, что в одном „дипийском“ лагере был гетманом украинского барака». Выдать себя за «чистокровного украинца» эмигранту не удалось. В очередной раз ему пришлось спасаться бегством под выкрики в спину: «Москальский прихвостень! Московський лаполиз!»

Здесь кстати отметить, что тема сепаратизма, мельком затронутая в фельетоне, всегда волновала Солоневича. Он видел, как в годы Второй мировой войны националисты-сепаратисты получили, не без помощи германских нацистов, второе дыхание. Он не мог не замечать попыток стран западного блока также использовать самостийников для раскола и развала России. В статье «О сепаратных виселицах» Солоневич писал:

«Я — стопроцентный белорус… Наших собственных белорусских самостийников я знаю как облупленных. Вся эта самостийность не есть ни убеждения, ни любовь к родному краю — это есть несколько особый комплекс неполноценности: довольно большие вожделения и весьма малая потенция: на рубль амбиции и на грош амуниции».

Решение национального вопроса в России Солоневич видел в тех же теоретических рамках, что и до войны. Оно было изложено в «Тезисах народно-имперского движения»:

«Российская империя есть наш общий дом, имеющий нашу общую крышу и общие внешние стены. Но в пределах этого дома — каждая народность имеет свою собственную квартиру, в которой она может устраиваться, как ей будет угодно — с некоторыми, однако, условиями: не поджигать общего дома и не устраивать в своей собственной квартире складов взрывчатых веществ, воровских притонов или нарушения общественной тишины и спокойствия.

Каждый человек Империи может говорить, писать, учиться и самоуправляться на каком ему угодно языке. Может знать общегосударственный язык, но имеет полное право и не знать. Может вводить в свою школу этот язык — но имеет право и не вводить. Однако: язык правительства, армии, транспорта, связи, полиции и пр. — должен быть языком общегосударственным. Словом — никто никого не заставляет любить русский язык. Не любишь — не надо, — тебе же будет хуже. Никакого нового изобретения тут нет. За некоторыми исключениями на Руси так и было».

Среди массы эмигрантских лиц Иван Солоневич выделял генерала Бориса Алексеевича Хольмстона-Смысловского, руководителя Суворовского союза. Смысловский писал статьи на военные темы и претендовал на роль ведущего аналитика Русского Зарубежья в этой области. Солоневич без сокращений и правки напечатал в 3-м номере газеты (16.10.1948) его статью «Третья мировая. Законы геополитики и государственной стратегии» и просил писать ещё.

В недавнем прошлом Смысловский служил в вермахте. Под его руководством в самом конце войны созданная им Первая русская национальная армия (ПРНА) пробилась к швейцарской границе и была интернирована в княжестве Лихтенштейн. Советская репатриационная комиссия добивалась выдачи Смысловского и его подчинённых, но безуспешно. С помощью IRO, международной организации, занимавшейся делами беженцев и «ди-пи», и благодаря хлопотам отца Константина (Изразцова) Смысловский и его армия в четыреста человек благополучно перебрались в Аргентину. Их отправка в Советский Союз стала бы смертным приговором для многих, поскольку в ПРНА преимущественно служили бывшие сотрудники так называемого «зондерштаба Р[усланд]». Этот контрразведывательный орган вермахта вёл работу по сбору информации в тылах Советской армии, занимался разложением партизанских отрядов и формированием лжепартизанских групп, задачей которых была провокаторская деятельность.

Под псевдонимом фон Регенау, а затем как полковник Хольмстон Смысловский руководил операциями «зондерштаба Р» и по ходатайству адмирала Канариса, шефа абвера, не раз был отмечен наградами рейха. Эту насыщенную событиями главу своей жизни Смысловский пытался скрыть и потому выразил Солоневичу неудовольствие, когда в «Нашей стране» было упомянуто о его контрразведывательном прошлом. Иван поспешил опубликовать в газете следующую поправку: «Во втором номере „Нашей страны“ в статье о власовском движении было по ошибке указано, что ген. Б. А. Хольмстон работал в немецкой контрразведке. — Мы хотим исправить эту неприятную ошибку: ген. Б. А. Хольмстон работал в штабе северной группы на восточном фронте».

Хольмстон-Смысловский был популярной фигурой в Аргентине, Бразилии и Парагвае, где обосновались бывшие военнослужащие ПРНА.

Прагматик по натуре, он обладал мощным инстинктом выживания: был многоликим, красноречивым и решительным в тех «чреватых последствиями» нестандартных обстоятельствах, на которые был щедр XX век. Он умел выбрать наиболее подходящую линию поведения в экстремальных условиях и достоверно играть её. Достаточно привести фрагменты из его интервью бернской газете «Фрайе вельт»[202] в период «сидения» в Лихтенштейне. Если верить Смысловскому, в годы войны он делал всё возможное, чтобы навредить нацистам:

«Военное движение, которое я организовал в Германии, никогда не было националистическим. Мы не хотели воевать против русского народа или Советов, а только за демократическое государство. Мы никакие не реакционеры! Мы считаем царизм таким же ложным строем, как и русский коммунизм… Но поскольку англичане и американцы заключили союз с Советами, мне ничего не оставалось другого, как пойти на службу Германии. По договорённости со штабом Верховного командования вермахта я был обязан создать Первую русскую национальную армию. Однако я постоянно подчёркивал, что эта армия ни при каких условиях не будет воевать против англичан или французов. За это меня посадили в тюрьму на 8 месяцев.