Несмотря на неоднократные требования нацистов, я всегда отказывался поставить свою подпись под Пражским обращением[203], в котором военнопленные и рабочие с восточных территорий призывались к борьбе против союзников на стороне Германии. Различие между мной и Власовым состоит в том, что генерал заключил пакт с СС и Гиммлером и поставил свою подпись под Обращением. Я знал, что в Германии было 14 миллионов рабочих с Востока и военнопленных. Я пришёл к выводу, что мы должны в первую очередь вооружать себя [русских] с помощью Германии. Если бы эта идея осуществилась, тогда мы знали бы, против кого направить это оружие… Немцы никогда не испытывали ко мне полного доверия».

В этом же интервью Хольмстон-Смысловский рассказал о том, как пытался установить контакт с Лондоном через «польских друзей» из Сопротивления, выдавая себя за члена масонской ложи, как помогал спастись своим «протеже» полякам, евреям и англичанам. Смысловский уверял также, что он поддерживал контакты с заговорщиками, планировавшими убийство Гитлера 20 июля 1944 года.

— Вы являетесь приверженцем Керенского? — спросила журналистка.

— Так точно, — охотно ответил Смысловский. — Керенский как раз то, что надо. Правда, я не был связан с Керенским, но его идеи считаю правильными. Я стою на позициях Милюкова…

Стоит ли говорить, что к Солоневичу Хольмстон-Смысловский повернулся самой привлекательной стороной своего «полифонического имиджа». Если бы он писал статьи для «Нашей страны» в духе того «гибкого» интервью, вряд ли Солоневич согласился бы их печатать. Однако в 1948 году Хольмстон-Смысловский о Керенском и Милюкове даже не упоминал, подчёркивая при каждом удобном случае, что как истинно русский человек всегда придерживался монархистских убеждений и идеалов исторической России. Нет ничего странного в том, что «очарованный» генералом Солоневич, оценивая вклад русских эмигрантов в послевоенную антисоветскую работу, писал: «Единственным исключением является ген. Б. А. Хольмстон, книга и статьи которого оставят какой-то след в истории реальной, а не выпивочной антикоммунистической борьбы». Солоневич называл генерала «наиболее выдающимся военным специалистом русской белой эмиграции», охотно печатал его аналитические статьи по проблемам войны и мира.

Хольмстон-Смысловский всячески демонстрировал Солоневичу своё расположение, и тот, в свою очередь, при любой возможности заглядывал к генералу «на рюмку чая» — в штаб Суворовского союза или на «квартиру» генерала, который занимал два этажа небольшой гостиницы в районе Бельграно.

В его кабинете, увешанном картами регионов мира, обсуждались последние международные события и вытекающие из них возможные угрозы для будущего России. Как вспоминал Хольмстон, они «вели долгие беседы. Иногда спорили. Часто рылись в своей исторической памяти и набрасывали планы на ближайшее будущее. Увлекаясь, шли за полётом фантазии. Мы оба были тогда сравнительно молоды. Иван Солоневич как журналист предпочитал чертить политические планы, а я как генштабист носился в сфере стратегии»[204].

В Аргентине Хольмстон-Смысловский, по его словам, полностью разуверился в «образцовости» «культурного Запада»: Запад слишком «…кичится превосходством своей цивилизации над нашей русской, византийско-восточной… считая всю нашу тысячелетнюю историю проявлением одного только варварства, от великих князей, царей, императора до последнего революционного периода». По мнению Хольмстона, завышенная самооценка Запада не соответствует реалиям, потому что демократические свободы, права человека, гуманность, священное право убежища и прочее, прочее были перечёркнуты выдачей Советскому Союзу генерала Власова и десятков тысяч его офицеров и солдат[205].

Хольмстон-Смысловский взялся за нелёгкую задачу объединения русской эмиграции в Аргентине, чтобы затем использовать этот опыт на всём пространстве русского рассеяния. Солоневич, потерпевший в своё время фиаско с Российским национальным фронтом, приветствовал инициативу генерала. Может быть, у Хольмстона получится? Базовой организацией объединения должен был стать Суворовский союз.

Былая близость Хольмстона к командованию вермахта также интриговала Солоневича. Особенно его занимала тема закулисных отношений политического и военного руководства рейха с русскими военными формированиями, прежде всего — с армией генерала Власова. Эти вопросы Иван постоянно затрагивал во время бесед с генералом. Оценивая прошлое, собеседники были единодушны в том, что Гитлер подписал себе смертный приговор, когда запретил использовать русские подразделения на Восточном фронте и начал осуществлять свою доктрину планомерного сокращения «популяции» расово «неполноценного» русского народа.

Солоневич и Хольмстон-Смысловский в один голос критиковали не только Гитлера, но и Соединённые Штаты, которые абсолютно не «понимают Россию» и при этом ещё осмеливаются готовить нападение на неё. Генерал Хольмстон не теоретизировал на темы монархизма, считая, что авторитет Солоневича в этой области непререкаем. Однако о будущем России и защите её интересов генерал думал и говорил постоянно, в том числе и «по итогам» провалившейся гитлеровской агрессии. Газета «Суворовец» отражала ход его размышлений:

«Мы — русские, молодая и полная динамизма нация и Империей рыть не устали, а потому никаких хирургических операций над телом России — мы не допустим… Я не грожу, а предупреждаю, так же как некогда, в докладных записках, будучи в германском генеральном штабе, я предупреждал немцев. Не поверили или не захотели поверить — результат налицо»[206].

Именно под этим углом — неизбежности «гарантированного провала» — Хольмстон анализировал намерения стран Запада решить «проблему СССР» силой оружия, оккупации и далее — «раздела наследства российского». Какой в этом случае должна быть позиция патриотических сил русской эмиграции? Ответ Хольмстона был такой: «Воевать за освобождение России мы готовы, но за её уничтожение никогда!»

Прогноз Хольмстона-Смысловского — это своего рода предупреждение западным демократиям: «Что будет, если они даже при помощи атомной техники выиграют чудом Третью Мировую войну. Что будет дальше?.. Россия не Германия. Это не государство, а континент. Для оккупации одной шестой части света понадобится вся действующая армия, которую придётся оставить под ружьём на веки веков. Ибо на всём необъятном пространстве, по городам и болотам, в лесах и руинах засядут партизаны. Миллионы партизан. Красные и белые, старые и новые. Вся Национальная Россия уйдёт в леса и начнётся… „ни проходу ни проезду“. Начнётся Четвёртая мировая война, огневая, холодная, психологическая, экономическая, национальная и гражданская»[207].