– Укрепи силовые структурные связи, чтобы они не рассеялись, пока существует эта планета. Помести архивы там, где им не будут угрожать никакие локальные конвульсии земной коры, пусть сохранятся хотя бы некоторые.

Сон кончился. Но Хаксли не проснулся: ему сразу же приснился другой сон, и теперь он видел его не чужими глазами, а так, как если бы смотрел стереофильм и знал в нем каждый кадр.

Первый сон, при всей его трагичности, не слишком сильно взволновал Хаксли; но все время, пока ему снился второй сон, его мучили душераздирающая печаль и чувство непреодолимой усталости.

После отречения Старших Молодые Люди добились своего и установили свой порядок. Установили огнем и мечом, световыми лучами и тайными силами, обманом и мошенничеством. Будучи убеждены, что власть принадлежит им по праву, они убедили себя и в том, что любые средства хороши для достижения цели.

И в конце концов родилась империя Му – самая могущественная империя, праматерь всех империй.

Хаксли увидел ее в расцвете и едва не подумал, что Молодые Люди все-таки были правы, ибо она была великолепна! Слезы наворачивались на глаза при мысли о том, что это поразительное, захватывающее дух великолепие исчезло из мира навсегда.

Бесшумные гигантские лайнеры в небе, громадные корабли в гаванях, груженные зерном, шкурами и пряностями, красочные процессии, в которых участвовали жрецы, послушники и простые верующие, блеск и роскошь власти – Хаксли видел всю изысканную красоту империи и оплакивал ее неизбежный конец.

Ибо в самом ее разбухшем могуществе гнездился упадок. Атлантида, богатейшая колония империи, достигла политической зрелости и возжаждала независимости. Раскол и отступничество, недовольство и измена повлекли за собой суровые репрессии – а они вызвали мятеж.

Мятежи возникали, и их подавляли. Наконец вспыхнуло такое восстание, которое подавить не удалось. Менее чем за месяц погибли две трети обитателей планеты; оставшихся мучили болезни, голод, и их зародышевую плазму повредили те страшные силы, что сами люди выпустили на волю.

Но жрецы все еще хранили древние знания.

То были уже не прежние жрецы – спокойные и гордые своей высокой миссией. Они были напуганы, затравлены, они видели, как пошатнулась их власть. Такие жрецы были у обеих враждующих сторон, они пробудили силы, по сравнению с которыми прежние битвы казались детскими игрушками.

Эти силы нарушили изостатическое равновесие земной коры.

Му содрогнулась и опустилась на две тысячи футов. Приливные волны дошли до ее середины, откатились назад, дважды обошли земной шар, залили Китайские равнины и плескались у подножий Верхних Гималаев.

Атлантида сотрясалась, грохотала и раскалывалась в течение трех дней, прежде чем воды покрыли ее всю. Лишь немногие жители спаслись, улетев оттуда и приземлившись на почве, еще влажной от морской воды, либо на высоких горных пиках, недоступных приливным волнам. Там им пришлось вести тяжелую борьбу за существование, ибо почва была скудной, а к физическому труду они не привыкли; и все же некоторым удалось выжить.

От Му не осталось и следа. Что до Атлантиды, то лишь ряд островков, несколько дней назад бывших горными вершинами, указывали на ее местоположение. Волны перекатывались через двуглавую Башню Солнца, а в садах вице-короля плавала рыба.

Хаксли переполняла невыносимая горечь. Он, казалось, слышал, как кто-то говорит внутри его:

– Увы мне, увы! Будь проклят Локи! Будь проклята Венера! Будь проклят Вулкан! Трижды проклят я сам, Ораб, первосвященник Блаженных Островов и их отступник. Горе мне! И, проклиная, я тоскую по Му, великой и грешной. Двадцать один год назад, ища себе смерти, на этой горной вершине я наткнулся на летопись великих предков. Двадцать один год я трудился, чтобы дополнить архив, выискивая в потаенных глубинах моего рассудка давно затерянное знание, блуждая в иных измерениях в поисках знания, мне неведомого. И вот теперь, на восемьсот девяносто втором году мой жизни, в году триста пятом после разрушения Му, я, Ораб, возвращаюсь к моим праотцам.

Хаксли был очень рад, когда наконец проснулся.

Бен уже был в гостиной, когда Фил вышел к завтраку. Вслед за ним появилась Джоан. Под глазами у нее были круги, и выглядела она несчастной. Бен угрюмо спросил:

– Что с тобой, Джоан? У тебя такой вид, будто вот-вот наступит Судный день.

– Пожалуйста, Бен, – ответила она устало, – не издевайся. Мне всю ночь снились кошмары.

– Вот как? Мне жаль, что у тебя были дурные сны, но ты бы видела, что приснилось мне!

Фил просмотрел на них обоих:

– Послушайте, так, значит, вы тоже видели странные сны?

– У тебя что, уши заложило? – Бен явно был не в духе.

– Что вам снилось?

Они промолчали.

– Погодите-ка. Мне самому снились необычные сны. – Хаксли вытащил из кармана блокнот и вырвал три листочка. – Я хочу кое-что выяснить. Пожалуйста, запишите свои сны и пока ничего не рассказывайте… Вот тебе карандаш, Джоан.

Они немного поартачились, потом согласились.

– Прочти-ка вслух, Джоан.

Она взяла листок Коуберна и прочла: «Мне снилось, что твоя теория о вырождении человечества оказалась абсолютно правильной». Положив листок, Джоан взяла записку Хаксли: «Снилось, что я присутствовал при падении богов и видел, как рухнули Му и Атлантида».

В гробовой тишине она взяла последнюю запись, свою собственную: «Мне снилось, что люди уничтожили сами себя, когда восстали против Одина».

Коуберн заговорил первым:

– Все эти записи подходят и к моим снам.

Джоан кивнула. Хаксли молча встал, вышел и немедленно вернулся со своим дневником. Открыв его, он протянул дневник Джоан:

– Малышка, прочти, пожалуйста, вслух, начиная с записи «Шестнадцатое июня».

Девушка медленно читала, не поднимая глаз от дневника. Фил подождал, пока она закончит и закроет тетрадь, потом спросил:

– Ну, что скажете?

Бен затушил окурок: сигарета догорела до самого фильтра и обожгла ему пальцы.

– Удивительно точное описание моего сна, только ты называешь старшего Юпитером, а я окрестил его Ахурамаздой.

– А я воспринимала Локи как Люцифера.

– Оба вы правы, – согласился Хаксли. – Я не помню, чтобы кто-то называл их по имени. Мне просто казалось, что я знаю, как их зовут.

– И мне тоже.

– Послушайте, – вдруг сказал Бен. – А ведь мы говорим так, будто эти сны настоящие. Будто мы все смотрели один и тот же фильм.

Фил повернулся к нему:

– Ну а ты-то что думаешь?

– Да, наверное, то же, что и вы. Я сбит с толку. Если не возражаете, можно я позавтракаю или хотя бы кофе выпью? Когда Бирс вошел, они еще не успели обсудить свои сны; с общего молчаливого согласия за завтраком этой темы не касались.