так тесно с ней связано, можно сказать, наоборот, поскольку во главе крупнейших телесетей стоят евреи. В автомобилестроении евреев было мало, если они вообще были, хотя в дилерском и прокатном бизнесе их много; в тяжелой промышленности их мало, в транспорте и коммунальном хозяйстве их почти нет. Журнал отметил «склонность к скоплению людей и ярко выраженные психологические черты: клановость, племенные наклонности», а также заявил, что влияние и положение евреев «можно найти в тех областях промышленности, где встречаются производитель и торговец, отсюда и доминирование в розничной торговле».

В обзоре отмечались исторические случайности, в результате которых еврейские бизнесмены переходили из одной области в другую: из театра в киноиндустрию, из барахла, которое было таким легким началом для иммигранта без гроша в кармане, в металлолом. Журнал добавлял: «Где бы ни находились евреи, в промышленном, культурном, профессиональном или просто географическом плане, они всегда присутствуют в большом количестве и почти всегда как евреи». Но при этом отмечалось, что многие немецкие евреи, начинавшие свою карьеру в торговле сухими товарами и одеждой и обеспечивавшие работой многих прибывших позже восточных евреев, считали себя «переквалифицировавшимися» в банкиры и «передавшими» швейную промышленность грубым восточным евреям.

Однако даже в финансовой сфере позиции евреев ограничивались определенными видами банковской деятельности. В 1930-е годы из 420 директоров Нью-Йоркской клиринговой палаты только тридцать были евреями. В крупнейших коммерческих банках практически не было и нет еврейских служащих. В инвестиционном банкинге евреи занимали сильные, но не подавляющие позиции. Kuhn, Loeb стал крупнейшим еврейским домом, за ним следовали Seligmans, Speyers, Ladenburg-Thalmann и Lehman Brothers, но ни один из них не был так велик, как Дом Моргана, а в совокупности их легко перевешивали нееврейские дома, включая Dillon, Read, который можно назвать полуеврейским домом[65]. В сфере иностранных кредитов Морган занимал 20% бизнеса, за ним следовали National City Bank и Dillon, Bead с 12% на каждого. Однако во внутреннем бизнесе Kuhn, Loeb и Morgan шли почти вровень, что несколько опровергало представления о «международном» аспекте еврейского банкинга. Из 252 членов Нью-Йоркской фондовой биржи только сорок шесть были евреями.

С созданием Комиссии по ценным бумагам и биржам и целой сети законов, контролирующих фондовый рынок, банковское дело на Уолл-стрит утратило былую изюминку и, по мнению многих людей, романтику и веселье. На смену былому вольному азарту — шуму и гаму, достопримечательностям и звукам, которые так привлекали первых братьев Селигман, — на Уолл-стрит пришла новая трезвость; дни лихачества прошли, и на смену им пришло новое настроение осторожности, новый акцент на конформизме и рутине. Рукопожатное соглашение, равно как и двойной обман, стали менее популярны в эпоху счётных машин, бумажной работы и юристов. Инвестиционный банкинг и биржевой брокерский бизнес стали, по словам одного человека с Уолл-стрит, «меньше игрой и больше бизнесом». В то же время все существенные различия между деятельностью немецких банкиров-евреев, которые раньше во многом опирались на дружеские и родственные связи, и их коллег из языческих семей стали размываться и исчезать. И, по иронии судьбы, по мере того как Уолл-стрит, эта пресловутая нарисованная дама, становилась респектабельной, немецкие евреи в третьем и четвертом поколении во многих случаях переходили к более «респектабельным» видам деятельности, чем банковское дело, — к преподаванию, медицине, юриспруденции, издательскому делу. Вскоре не осталось ни одного так называемого «еврейского дома», который не имел бы партнеров-неевреев, и лишь некоторые из них сегодня возглавляются членами семей-основателей. Среди них Kuhn, Loeb, старшими партнерами которой сегодня являются Джон М. Шифф и Фредерик М. Варбург, правнуки Соломона Лоеба, а также Гилберт В. Кан, сын Отто Кана, который через свою мать является внуком другого основателя, Абрахама Вольфа. Lehman Brothers также возглавляет внук Эмануэля Лемана, Роберт Леман. Но другие, такие как Goldman, Sachs и J. & W. Seligman & Company, вышли «из толпы».

Есть один молодой еврейский дом, который продемонстрировал, что многого можно добиться старым способом — путем разумного сочетания браков, сыновей, слияний и денег. Карл Моррис Лоеб родился во Франкфурте, сын торговца сухими товарами, и, как это уже стало традиционным, в юности сбежал из семейного торгового бизнеса, чтобы работать конторщиком в одной из ведущих немецких металлообрабатывающих фирм — Metallgesellschaft. В 1892 г., когда Лоебу было семнадцать лет, фирма направила его на работу в Сент-Луис в офис своего филиала в США — Американской металлической компании. Он обладал удивительным «чутьем» на товарные ценности и уже через три года стал управляющим офиса в Сент-Луисе.

В этот момент молодой Лоеб попал в поле зрения президента American Metal Якоба Лангелота. Но еще более важным с точки зрения будущей карьеры стал выбор жены Карла Лоеба. Ею стала Аделина Мозес, дочь Альфреда Хьюджера Мозеса, главы одной из самых известных еврейских семей Юга.[66] Семья Мозес была торговым банкиром в Монтгомери, и, хотя отец Аделины пережил тяжелые времена на Юге после Гражданской войны, что объясняет его присутствие в Сент-Луисе в сфере недвижимости, он обладал и другими важными качествами. Братья Леманы, Майер и Эмануэль, были его лучшими друзьями в Монтгомери.

Якоб Лангелот привез Карла Лоеба в Нью-Йорк в возрасте тридцати лет на должность вице-президента компании American Metal, и там — хотя, как все отмечали, это были не «настоящие» Лоебы — связь Аделины с Леманами оказалась полезной в социальном плане. Новые Лоебы стали частью немецкой еврейской тусовки, и через десять лет Карл М. Лоеб стал президентом American Metal Company. Это было его удачное положение, когда во время Первой мировой войны American Metal отделилась от своей немецкой материнской компании Metallgesellschaft, и в одной из самых коротких историй успеха Карл Лоеб оказался во главе американской компании.

Вскоре, однако, Карл Лоеб рассорился с советом директоров, который счел своего президента слишком диктаторским. Летом 1929 года Лоеб подал заявление об отставке, и оно было принято. И снова он выбрал, как ни странно, самый благоприятный момент. Частью соглашения об отставке была продажа принадлежащих ему восьмидесяти тысяч акций American Metal по значительно завышенной рыночной цене. Он так и сделал, а через полгода акции American Metal упали на 50% в результате великого краха. В 1930 г. Карл Лоеб остался без работы, но был очень богат.

Он был красивым, властным мужчиной, жена которого никогда не называла его иначе, чем уважительно «мистер Лоеб». В Нью-Йорке супруги занимали так называемую «квартиру для себя» — огромную квартиру, расположенную в таком большом здании, что их спальни находились ровно в квартале друг от друга. Любимым средством