– Слишком много вопросов сразу, Мартин. Однако я и сам понимаю, что нам лучше уехать. Остальное вам пояснит ваш еврейский лекарь.

В глазах Фаркаша Иосиф был только врачом, которого после того, как юноша немного пришел в себя, Мартин попросил осмотреть раненого рыцаря. Но сам Ласло, похоже, был неприятно удивлен, когда увидел, как их проводник радостно обнимался с евреем после схватки. Но думать ли сейчас Мартину о хмурых взглядах еще вчера приветливого с ним рыцаря Храма?

Маршал де Шампер, лежавший на топчане, казался тихим и неподвижным, в хижине стоял стойкий запах раны и крови. Иосиф мыл руки в тазу и обернулся, когда вошел Мартин.

– Я смыл кровь и гной с раны…

– И гной? Когда я перевязывал тамплиера в последний раз, рана хоть и потемнела… Но не я, а ты учился врачеванию, Иосиф, а мои познания в этом деле весьма посредственны. Он что, очень плох? – уже тише спросил Мартин, сам не ожидая, что эта весть так его огорчит.

Иосиф был наблюдательным и неглупым и сразу уловил печаль друга. Видя, в каком волнении тот смотрит на неподвижного тамплиера, он пояснил, что дал раненому немного белого опиума, чтобы облегчить его страдания. Ибо, когда Иосиф снял с рыцаря повязку, от раны сразу пошел гнусный сладковатый запах, повязка была вся покрыта сукровицей и гноем, а плоть вокруг нее вздулась и потемнела. Иосиф старался делать перевязку очень осторожно, и все же тамплиер даже при самых легких касаниях кусал кулак, чтобы сдержать крик.

– Неужели это я виноват, что все так плохо, Иосиф? – подавленно спросил Мартин. – Я что-то сделал неправильно?

– Поверь, друг мой, ты сделал все, что было в твоих силах. Ты же сам видишь, что рана на лице у тамплиера благодаря твоим стараниям заживает. Ранение же в боку… Пусть и не столь глубокое, но именно оно воспалилось. Поэтому я и дал рыцарю опиума. Пребывая в беспамятстве, он хоть не будет страдать.

– Мы сможем везти его? Нам не следует задерживаться тут.

– А нам что-то тут грозит? Хотя… о чем это я… Одна встреча с Сабиром уже насторожила меня. Отец ведь писал, что ты убил его, и вот я встречаю его тут, живым, здоровым, в обличье воина Старца Горы. Выходит, весть о его смерти была очередной ложью? Чьей? Отца? Синана?

Слишком много вопросов. Мартин понимал, что им с Иосифом предстоит серьезный разговор, но не сейчас.

А юноша продолжал:

– Сабир при встрече со мной держался как-то странно. Вроде сначала разгневался, но потом повел себя даже дружелюбно. Говорил, как рад имам Синан, что я торгую с Масиафом даже без ведома отца, а потом вдруг… – Он вздрогнул и умолк. Но быстро взял себя в руки. – Да, ты прав, Мартин, нам надо уезжать. Думаю, мы сможем везти этого рыцаря. Благодаря опиуму он останется в бессознательном состоянии и передвижение не будет для него мучительным.

– Иосиф, он выживет? Для меня это очень важно.

В черных глазах молодого еврея светился неподдельный интерес. Он знал, что де Шампер был злейшим врагом Мартина, знал, как тот опасен для его друга. Что же изменилось за последнее время?

Когда он задал вопрос, Мартин ушел от ответа. Он направился к выходу, буркнув, что пойдет собираться, но, уже приподняв занавеску в дверном проеме, все же попытался пошутить: мол, не рассчитывает же его друг продолжать свою торговлю со Старцем Горы после того, как его люди вместе с тамплиером и беглецом из Масиафа убили столько его воинов-фидаи? Но Иосиф остался серьезен.

– Ты не знаешь, как мне было страшно, когда я встречался с Синаном и приходилось отвечать на его вопросы, объяснять, что послужило поводом для нашей ссоры с Ашером. Я не решился сказать, что это из-за тебя. Просто ссылался, что с родней моей жены из киликийского Сиса мне сподручнее вести свои дела, нежели быть в постоянном подчинении у отца. А ведь я как раз и не рвусь в Сис, где всем распоряжается мой тесть Биньямин, которому отец наказал вернуть меня в Никею. Сейчас я все больше занимаюсь торговлей и фрахтом кораблей в Антиохии, где у меня хороший дом, слуги, дела. Ты ведь поедешь туда со мной, Мартин? У вас с моим отцом… Скажем так, вы не поладили. Со мной же у тебя все будет хорошо. Мы будем жить как братья, каковыми себя всегда и считали. Давай поедем со мной в Антиохию, Мартин! Я так надеялся на это все время, что разыскивал тебя.

«И там твой отец избавится от меня, ибо видит во мне угрозу и уверен, что это я убил вашу Руфь».

Но он ничего не стал говорить, он был не в силах прямо сейчас поведать Иосифу о гибели сестры. Но то, что Иосиф искал его, а сейчас предлагает помощь, растрогало Мартина, вернуло ему веру в людей. Не хотелось даже вспоминать, как он, томясь в подземелье Масиафа, проклинал Иосифа, считая и его предателем. Как он мог так ошибиться в своем еврейском братишке! Как ошибался и в де Шампере. А они бы могли стать друзьями… И сейчас, решив наконец-то сбросить с себя шкуру волка-одиночки, какую носил так долго, Мартин неожиданно обнаружил, что у него есть сердце, которое страдает за все совершенные обманы и преступления. И сколько же ему теперь нужно исправить, чтобы он смог научиться жить с чистой душой?

Иосиф простил его за нападение на Ашера и теперь умолял, чтобы его друг не таил зла на его семью. Шампер же, выслушав исповедь Мартина, просил, чтобы он покаялся. Но знал бы Мартин, что может стать для него покаянием! Он этого не умел, не ведал, какому Богу молиться, чтобы получить прощение. Если вообще этот Бог существует, чтобы судить его, покарать или простить.

Об этом думал Мартин, покачиваясь в седле на белоногом Незерби маршала подле носилок с бесчувственным Шампером. Иосиф, ехавший впереди их отряда, порой оглядывался на друга, и в его глазах было все то же изумление. Но Мартин не знал, как ему объяснить свою тревогу за бывшего врага. Да, Уильям был братом Джоанны, и это делало его жизнь и спасение такими важными для Мартина. Но Шампер, в отличие от перебежчика и предателя Мартина, никогда не изменял своему делу, всегда был мужественным, отважным и благородным. Честь ордена – так называли маршала де Шампера, и Мартин понимал, что этот человек достоин столь гордого имени. Он его уважал и ценил, несмотря на былую вражду и те муки, какие перенес некогда от своего преследователя.

«Если меня простите вы, мне и милость Неба не будет нужна», – решил бывший наемник, ложный рыцарь и неверный ассасин, не сводя глаз с осунувшегося лица гордого тамплиера.

Они ехали весь день. Край исмаилитов был все тем же – путаница диких гребней и холмов, островерхие пики вдали, узкий проход среди скал, порой становившийся таким тесным, что по тропе у ручья едва могли пройти рядом две лошади. Иногда носилки с раненым сильно раскачивались, и погруженный в беспамятство Шампер начинал тихо постанывать. Но постепенно, чем ниже они спускались по направлению к морю, дорога становилась лучше, меньше петляла, казалась зеленее. Воздух был напоен запахами смолистого дерева, цветы самшита источали сладкий аромат, вода с журчанием текла по гальке.

Уже на закате Ласло выехал на небольшое возвышение и радостно закричал. Они были спасены – вдали, словно великолепное видение, высились грозные стены замка госпитальеров Маргат! Огромные башни из черного базальта возвышались над долиной, за которой уже сверкало море, знамя с белым крестом иоаннитов реяло на вершине донжона [81], а навстречу ехал отряд сторожевых рыцарей. Госпитальеры вскоре заметили путников, поскакали им навстречу. Все, теперь можно было не опасаться нападения ассасинов. Власть Синана на эти земли уже не распространялась.