— Алкай, руки прочь. Больше уважения к нашему молодому магистру, — потребовал Седой.

— Виноват, прошу прощения, молодой магистр.

Я покосился, запоминая лицо наглеца, вернулся к печати. Стирай. Прежде чем стирать, нужно отыскать все символы, которые мне неизвестны, запомнить все необычные комбинации. Где та, которая заставляла прятаться печать? Возможно, здесь есть комбинация, которая обманывала формации очищения Ордена. И, возможно, это вот эти символы, вынесенные в главные условия. Или вот эти.

С остальными более или менее ясно, лишь эти две группы символов мне незнакомы и при этом так и не раскрылись в обычную запись. Значит, неразложимые символы Древних. Их я и перенёс в свои заметки полностью, тщательно проверив все закорючки, и только после этого поглотил силу, вложенную в печать. И свою, и чужую.

Необычное ощущение, странное. Это из-за толики чужой эссенции, к которой я не привык?

И снова мне не дали заняться собой:

— Молодой магистр, вы сделали это?

Я поднял глаза на задавшего вопрос. А вот он на меня не глядел, а прищурившись, вглядывался именно туда, где только что была печать — на плечо лежавшего.

— Ты видишь её?

— Видел, — кивнул он и всё же перевёл на меня взгляд. — Сначала не видел, затем увидел, а теперь она снова исчезла. У меня есть некоторый талант к Указам. Я создаю свитки контрактов и основы для флагов формаций Указов, молодой магистр.

Меня теперь с лёгкой руки Седого все так будут называть? Я хмыкнул про себя. А чего ты ожидал, Леград? Что они начнут тебя именовать просто магистр?

Ткнул пальцем во второго:

— А на сердце этого видишь?

— Нет, — через вдох, спохватившись, тот добавил. — Молодой магистр.

— Любопытно.

Седой шагнул к этому второму, вспорол ему халат, но, разумеется, ничего не обнаружил.

У второго никаких дополнительных имён не обнаружилось. Не нашлось даже символа Верности, лишь схожий приказ раз в месяц докладывать о делах Ордена и отвечать на вопросы. Кому докладывать и кому отвечать — было неясно.

— Более хитрые ублюдки, — сделал вывод Седой. — Но недостаточно. Самые хитрые бы вписали, чтобы они убили себя, если их обнаружат.

— Что ты такое говоришь, Аранви? — изумился Красноволосый. — Так они остались живы, а могли бы потерять братьев.

Седой лишь попросил у меня:

— Молодой магистр, позвольте им очнуться.

Я кивнул и стёр свой сон.

Через миг оба открыли глаза, через вдох уже стояли на коленях.

— Братья! Нашему предательству нет прощения! Мы заслуживаем смерти!

Седой процедил:

— Братья? Братья бы убили себя, лишь бы не предавать тех, кто называет их братьями. А вы? Сколько лет вы о нас сообщали врагам Ордена? Как мы можем верить вам теперь? Как вы можете глядеть нам в глаза теперь?

Дарагал заметил:

— Аранви, ты слишком строг.

— Я? Галум. Помнишь этого брата? Ты уверен, что он погиб случайно? Ты уверен, что один из них не сообщил о его выходе своим хозяевам?

— Аранви, — вздохнул Дарагал, — ты должен быть снисходительней к…

Но левый из стоящих на коленях, не Годий, другой, глухо сказал, не поднимая головы:

— Да, я сообщил о его выходе и о его цели. Я тоже думаю, что смерть брата Галума на моей совести. Я не мог убить себя сам, я действительно оказался для этого слишком слаб. Прошу, бывший брат Аранви, убей меня ты. Убей меня за всех тех, кто пал жертвой моего предательства.

Волна силы Седого рванула вперёд, повалила обоих орденцев, покатила их по полу, заставляя остальных отскакивать в сторону.

— Ты! Ты!

— Успокойся, Аранви, — ухватил его за плечо Красноволосый.

Но тут второй из предателей, Годий, вместо того чтобы молчать, тоже завопил:

— Меня тоже нужно убить! Убейте меня, братья! Я тоже трус, который не сумел сжечь себе сердце, трус, который тоже сообщил и о брате Галуме и всех, кто уходил в Пятый пояс. Мне нет прощения!

Седой сбросил с себя руку Красноволосого, вскинул ладонь, но тут я рявкнул:

— Стоять! Стоять, Седой!

Техника перепахала пол в половине шага от предателей.

Седой скрипнул зубами и повернул ко мне голову:

— Молодой магистр?

Мы столкнулись взглядами, и я спросил:

— С чего ты решил, что имеешь право карать их?

— Молодой магистр, их вина неоспорима. И кому, как не мне, Клинку Мщения убить их за проступок?

— Убить, и всё? Они должны искупить свою вину.

— Они искупят. Своей жизнью.

— Для остатков Ордена Небесного Меча этого, быть может, и достаточно, но для затаившегося Сломанного Клинка этого мало. Так мы не выкуем его вновь и не вернём себе силу.

Красноволосый ухмыльнулся:

— Вот теперь я вижу, кто заставил тебя, Аранви, быть таким хитрожопым с этим заманиванием в семью Сломанного Клинка.

Седой даже глазом в его сторону не повёл:

— Хорошо, молодой магистр. Я доверю их вам. Вы хотите продолжить передавать через них сведения?

Я о таком не подумал, но после слов Седого сообразил, что Озман сумеет выжать из этих двоих и их мнимого предательства очень многое, и кивнул:

— И это тоже.

Предатели снова завозились на полу, вновь взгромоздились на колени, даже не стряхнув с себя щепки:

— Магистр, мы примем любое наказание, выполним любой ваш приказ, лишь бы хоть немного искупить свою вину перед братьями и Орденом.

— Отлично, — кивнул Дарагал. — Но я бы советовал поторопиться, молодой магистр. Мы слишком долго тут находимся. Ни одно заключение контракта не может столько длиться — снаружи из-за этого может случиться что угодно, у всех нервы словно струна.