причину его возникновения мне установить не удалось. Этот исторический предмет экспонировался на знаменитой выставке в Государственном Эрмитаже (СПб., 2005), посвященной императору Александру I, и вошел в каталог под названием «Зубовская табакерка»…

Ссылаясь на данные, полученные от лейб-медика Гриве, А.Ф. Коцебу (1877) писал, что при осмотре врачами на теле императора были обнаружены множественные повреждения: «широкая полоса кругом шеи, сильный подтек на виске, красное пятно на боку, два красных шрама на ляжках… на коленях значительные травмы…». Кроме того, все тело было покрыто небольшими «подтеками, вероятно, произошедшими от ударов, нанесенных уже после смерти».

Приведу еще два факта, характеризующих, с точки зрения судебно-медицинского эксперта, факт воздействия петли на шею императора. Когда дипломатический корпус был допущен для прощания с телом, французский посол, нагнувшись над гробом, успел заметить «красный след вокруг шеи» (Саблуков Н.А., 1869). Д. Роджерсон, участник процесса бальзамирования трупа, вспоминал впоследствии, что распухший язык императора с большим трудом при туалете тела был помещен в полость рта (сходные явления нередко констатируются экспертами в случаях удавления петлей). Сопоставляя описания повреждений с механизмами травмы, приводимыми рядом авторов («…начали рубить государя саблями» – А.Ф. Коцебу; «эфесом шпаги ему проломили голову» – М.А. Фонвизин) я должен констатировать явную несостоятельность последних. При воздействии указанных орудий повреждения были бы иными. Таким образом, описанные травмы левой височной области, наиболее вероятно сопровождавшиеся переломом костей, вполне могли быть причинены указанной золотой табакеркой, а гвардейский шарф (скрученный или сложенный по длине) мог быть использован в качестве удавки, наложенной на шею Павла, с образованием «широкой полосы», т. е., говоря судебно-медицинским языком, странгуляционной борозды. Как мы указывали выше, царь был силен, крепок физически; видимо, он оказывал яростное сопротивление, чем и объясняется множественность и разнообразие повреждений, им полученных.

Уборка спальни от следов крови и борьбы, бальзамирование, гримирование, а также одевание тела длились около 30 часов. Государя облачили в парадный мундир, высокие сапоги со шпорами, в надвинутую на голову шляпу, скрывавшую поврежденную левую височную область. Следует заметить, что головной убор явился нарушением обычного порядка облачения. Реставрацией лица императора и бальзамированием тела руководил Яков Васильевич Виллие, шотландец, с 1790 года находившийся на русской службе, ставший лейб-медиком Павла I (затем – Александра I), впоследствии – президентом Медико-хирургической академии. Бригада врачей и живописцев под его руководством (в ее составе были лейб-медики Гриве, Бек, Роджерсон, а также Н.М. Сутгоф, врач Елизаветы Алексеевны, супруги Александра Павловича), в течение многих часов пытались устранить следы травмы головы: в орбите было закреплено выпавшее левое глазное яблоко, моделировались деформированные кости черепа, заполнялись воском раны, закрашивались «телесными» красками ссадины и кровоподтеки[104].

Со стены, с огромного исторического полотна В.К. Шебуева «Полтавский бой» на изуродованное тело своего правнука взирал великий Петр. Чрезмерная белизна загримированного лица бросалась в глаза, делая его похожим на изваянное из мрамора. Детали примененной техники бальзамирования не сохранились, но известно, что соответствующие растворы вводились во вскрытые сосуды (D’Allonville, 1887). Авторами техники бальзамирования трупов путем введения консервирующих растворов и красителей в сосуды считают Рюйша и Сваммердама, предложивших этот способ во второй половине XVII века (Привес М.Г., 1956). Обычно для инъекции использовалась бедренная артерия. Прописи, применявшиеся в XVIII веке, включали различные масла, скипидар, киноварь, камфору, этиловый спирт. Часто после введения таких смесей в сосуды тело дополнительно погружалось в такую же жидкость целиком на некоторое время.

* * *

Тело Павла в императорской мантии 20 марта было положено в гроб и перенесено в большой зал над главными воротами дворца – Воскресенскими, где установлено на катафалк. Рядом размещался небольшой стол, покрытый малиновым бархатом, а на нем – такая же подушка с короной (Камер-фурьерский журнал Императорского двора за 1801 год). Испытывая волнение (документу – 200 лет!), держу в руках подлинник распоряжения Правительственной комиссии: «В предстоящий вторник, то есть сего марта 10 числа, имеет быть в придворном Зимнего Его Императорского Величества дворца Соборе панихида по блаженном и вечной славы достойном Государе императоре Павле Петровиче, для чего и съезжаться во дворец всем придворным дамам и кавалерам того дня по утру к 12-му часу, дамам – в черном русском платье, кавалерам – в обыкновенном трауре…» (РГИА, фонд 469, опись 2, единица хранения 213). Погребение прошло в Страстную субботу 23 марта в Петропавловском соборе.

Комната, где скончался государь, была навсегда закрыта для посетителей. Михайловский замок после реконструкции был передан инженерному ведомству для размещения училища. Отсюда его второе название – Инженерный. Планировка и интерьеры спальни Павла не сохранились. В царствование императора Александра II на собственные суммы Его Величества устроена была здесь домовая церковь, в ней установлен замечательный иконостас резной работы из дуба. По преданию, император раз в год приезжал сюда и уединенно молился. Место непосредственной гибели Павла I оказалось после перепланировок в рядом расположенном коридоре. Теперь здесь находится скромная памятная доска, у которой всегда лежат свежие цветы…

К концу 1801 года все участники заговора один за другим подверглись опале и положение при дворе сохранили лишь братья Зубовы, открыто наказать которых новый император, по-видимому, не решился.

В октябре 1828 года вдовствующая императрица тяжело заболела. Прожившая нелегкую жизнь со своим мужем, рожавшая ему детей, многих из которых у нее сразу же после рождения отнимали и отдавали на воспитание свекрови – императрице Екатерине II, перенесшая смертельный ужас ночи 11 марта 1801 года, когда и ее собственная жизнь висела на волоске, пережившая войну 1812 года, внезапную смерть своего старшего сына, а затем – восстание 1825 года, государыня имела множество причин для того, чтобы у нее, оперируя современными медицинскими терминами, возникла гипертоническая болезнь с церебральными кризами, один из которых и развился у нее в двадцатых числах октября 1828 года.

Император Николай I писал в письме брату Константину Павловичу 21 октября: «Рюль не имеет ни малейшего сомнения насчет скорого выздоровления». Оказалось, однако, что лейб-медик ошибся в определении болезни и ее прогнозе, и 22 октября уже другой врач, Крейтон, был вынужден пустить императрице кровь. Тем не менее появились признаки паралича, и 24 октября в 2 часа 30 минут пополудни Мария Федоровна скончалась.

Николай I сообщил Константину Павловичу по этому поводу: «Болезнь развилась с такой быстротой, что никакое лекарство не могло остановить ее; так как кровь бросилась к голове, то третьего дня вечером пустили кровь; это, казалось, принесло пользу. Ночь была сносная; утром, так как голова была тяжела, попытались прибегнуть к слабительному; действие было таково, что доказало необходимость сделанного, но силы уменьшались после каждого действия; язык повиновался плохо,