У каждого родился собственный образ идеального преступника, каждый собирал подозрительные детали, отмечал прохожих с уголовными физиономиями и вел счет белым плащам. Завидев Жозефину, Ифигения бурно махала ей рукой, призывая присоединиться к ним. Жозефина была ценным источником информации: ее часто вызывал инспектор Гарибальди, и все ждали от нее новых сведений. Жозефина скрепя сердце заходила. Она слушала, кивала, отвечала «да не знаю…», и они в конце концов стали косо на нее посматривать: ишь ты, знаться с нами не желает!

В углу одиноко, застыв в горьком молчании, сидел мсье Сандоз и пожирал глазами Ифигению. Он надеялся, что она выслушает его признание, но Ифигении было не до того, она его едва замечала. Он тихо жаловался Жозефине, пряча ногти, которые, как ему казалось, никогда не были достаточно чистыми:

— Она не решается сказать, что я слишком стар для нее. А я-то стараюсь ей угодить, как могу…

— Может, вы чересчур стараетесь, — ответила Жозефина, которая услышала отзвук своей тоски в страданиях мсье Сандоза. — Любовь не терпит угодливости. Мне это вечно твердит моя старшая дочь, она очень опытная соблазнительница.

Мсье Сандоз был в белой рубашке с острым воротничком и черном вязаном галстуке.

— Мне не удается изобразить безразличие. У меня все на лбу написано…

У нас одна и та же беда, подумала Жозефина, я тоже предсказуема, меня насквозь видно. Ему хватило суток, чтобы от этого устать.

Мсье Сандоз каждый раз возвращался в привратницкую. Приносил цветы и шоколадки, клал их на маленький столик из «Икеи». В вечной белой рубашке, сером костюме и белом плаще, который он носил зимой и летом. Словно вышел на праздничную прогулку.

— Не хочу вас обидеть, но дело не в возрасте. Вы немного такой… ну как сказать… слишком тусклый для Ифигении.

— У меня и внутри тускло, мадам Кортес. Сердце покрыто угольной пылью…

Она сама чувствовала, что ее окутывает угольная пыль.

Шестнадцать дней назад они распрощались на перроне вокзала Сент-Панкрас. Она отмечала дни палочками на полях тетради. Сначала хотела отмечать часы, но потом отказалась от этой мысли. Слишком много маленьких черных палочек навевали ей черные мысли. За шестнадцать дней ни весточки от Филиппа. Каждый раз, когда звонил телефон, ее сердце бешено колотилось, взлетало на вершину горы, а потом, как Сизифов камень, безнадежно катилось вниз. Опять не он. Почему он не звонит? Она составила список причин и плюсами и минусами оценивала каждый аргумент.

Он потерял мобильник с ее номером? Маловероятно.

Несчастный случай? Она бы узнала.

Перегружен работой? Вряд ли.

Вновь встретился с Дотти Дулиттл. Это возможно. Жозефина нарисовала балетки и сережки-кольца.

Все-таки еще любит Ирис. Возможно. Она нарисовала два больших синих глаза, и у нее сломался грифель.

Чувствует себя виноватым перед Александром. Или перед Зоэ. Возможно. Я ведь тоже скрыла от девочек, что виделась с ним в Лондоне.

Или же… карандаш упал на лист бумаги.

Она наскучила ему сразу после того, как они провели вместе ночь.

Ему не понравился запах моего тела, маленькая лопнувшая венка на левом бедре, вкус моих губ, складочка на правом колене, изгиб нижней губы, линия спины… Я храпела, была слишком страстной, слишком холодной, нечуткой, непонятливой, я плохо целуюсь, я в постели как бревно.

Нет, женщину не бросают за то, что у нее слишком короткий нос или рыхлые десны. А почему нет? Она вспомнила, как в выпускном классе дала от ворот поворот Жану-Франсуа Кутелье, а он всего лишь сказал, что у отца Горио было два сына. «Нет же! Две дочери, Анастази де Ресто и Дельфина де Нусинген». «Ты уверена? Я все-таки думаю, что два сына». Она посмотрела на него: вся красота Жана-Франсуа Кутелье словно вмиг испарилась.

Желание. Эту субстанцию никак не соберешь в пузырек. Можно заклинать, умолять, заламывать руки, предлагать любые деньги — она останется летучей и мимолетной.

Жозефина призвала отца. Ты нужен мне, подай знак. Я в беде. «…Но когда ты будешь уходить, ангел мой, сама не своя от радости, смотри в оба, во тьме подстерегает оранжевый враг…» — «Это что? Цитата?» — «Нет. Предупреждение! На все случаи жизни».

Она скатилась по лестнице отеля, споткнувшись об апельсин.

Она потеряет Филиппа из-за «оранжевого врага»?

Набрала в «Гугле» «Оранжевый». Телефонная компания «Оранж», апельсин, оранжад, город Оранж, фильм «Механический Апельсин», метилоранж, Оранжевая революция, принцы Оранские, генеалогия. Она кликнула «Генеалогия». Некто Филибер де Шалон, принц Оранский, родился в Лон-ле-Сонье, предал короля Франциска Первого, переметнувшись к его врагу Карлу Пятому. Предатель. Филипп предал меня. Вернулся в объятия жительницы коварного Альбиона. Лон-ле-Сонье, прочитала она на экране — родина Руже де Лилля.

Она свернулась в любимом кресле, ах, как удобно, мягкое сиденье, пухлые подлокотники, плоская спинка поддерживает поясницу. Не много завоеваний у моей любви: поцелуй у плиты, цитата из Саши Гитри, безумная эскапада в Лондоне и долгое ожидание, отнимающее все силы.

Она сосредоточилась на работе. Пролистала записки. Где она остановилась? На магните, который клали на живот, чтобы сохранить желанного ребенка, или между ног, чтобы добиться выкидыша? На собрании ремесленников, которые выдвинули требование ограничить рабочий день светлым временем суток? Некоторые хозяева, чтобы увеличить выработку, заставляли их работать при свечах ночью, что было запрещено. Отсюда выражение «черная работа»… Мысли путались.

Недавно она гуляла в сквере и издали заметила Луку. Он бродил вокруг дома, руки в карманах полупальто, как всегда. Жозефина с Дю Гекленом спрятались за дерево и подождали, пока он скроется из виду. Что ему надо? Наверное, узнал от консьержки, что она заходила к нему и догадалась про его двойную жизнь? Она не решалась себе признаться, что испугалась. А если он начнет ее в чем-нибудь обвинять, ругаться? Дю Геклен зарычал, когда увидел его. Шерсть на нем встала дыбом.

Следователи из опергруппы думали, по-видимому, что преступник живет в их доме. «Кольцо сжимается вокруг всех вас, — скривился инспектор Гарибальди. — Почему вы не подали заявление в полицию после того, как на вас напали в ноябре? Вы щадили преступника? Вы его знаете?» — «Нет, нет, — бормотала Жозефина каждый раз, когда он спрашивал об этом. Видимо, у них такой метод, по сто раз задавать один вопрос. — Я не хотела беспокоить мою дочь, Зоэ. Ее отец умер, его съел крокодил, я решила, что ей ни к чему новые переживания…» Он смотрел на нее, с сомнением покачивая головой. «Вам втыкают в сердце нож, а ваша первая мысль — не волновать дочь?» — «Ну конечно…» — «А-а… это называется мазохизм, и никак иначе! И как вам удалось избежать нескольких ударов, направленных в сердце?» Жозефина недоуменно посмотрела на него. Она ведь уже ответила на этот вопрос! «Благодаря посылке, отправленной друзьями моего мужа, в которой была кроссовка». Инспектор натянуто рассмеялся. «Кроссовка… вот как. Оригинально! Надо всегда брать с собой кроссовку, если выходишь вечером на улицу!» И он снова спрашивал про поездку в Англию. «И как нарочно, вы были в Лондоне, когда была убита капитан Галуа… Это чтобы состряпать алиби?» — «Я ездила к своему английскому издателю. У меня есть доказательства…» — «Вы не могли не знать, что она вас недолюбливала». — «Я заметила». — «У нее была назначена встреча с вами на следующий день после того, как…» — «Я не знала об этом». — «Она оставила записку, кстати… Не хотите взглянуть?»