гестапо списки советских и партийных активистов. Немецкие офицеры разместились в доме Орликовой; ее сестру, оказавшуюся к тому же членом партии, видели с ними повсюду. Судьба семьи дает точное представление о том, где советская власть проводила границу между приспособленчеством и коллаборационизмом: Орликову и ее сестру не арестовали, хотя последнюю исключили из партии. Их отца приговорили к тюремному заключению[1290].

Карточная система и трудовая мобилизация

По мере того как партия и советы восстанавливали местные организации, Наркомторг расширял сеть продовольственного снабжения и карточную систему, чтобы она охватывала всех городских жителей, сельских наемных рабочих и людей, недавно мобилизованных для работы на освобожденных территориях. В августе 1943 года Совнарком и ЦК дали Наркомату торговли распоряжение пересчитать и зарегистрировать население, запросить нужное количество продуктов из центральных запасов, раздать продовольственные карточки и организовать столовые[1291]. В 1943–1944 годах государство внесло в списки на получение хлебных карточек не менее 12 221 000 человек[1292]. В Киеве, как и во многих освобожденных городах, не было ни электричества, ни водоснабжения, что затрудняло возобновление работы хлебозаводов. Хотя людям вскоре выдали продовольственные карточки, в поставках хлеба случались регулярные перебои, и его крайне не хватало[1293].

Профсоюз работников общественного питания играл важную роль в восстановлении системы столовых. Его члены расчистили немногие уцелевшие здания от огромных куч мусора и нечистот и открыли в них общественные и заводские столовые. Одной из первых зимой 1941–1942 года освободили Калининскую область. Поскольку город находился в оккупации более двух месяцев, магазины и столовые были разрушены. После освобождения города 16 декабря 1941 года членам профсоюза удалось открыть несколько новых столовых, а к 1 января 1942 года их работало уже пятнадцать. Вскоре столовых насчитывалось уже семьдесят четыре. Председатель профсоюза работников общественного питания вспоминал, как для восстановления столовых использовали спасенное из-под завалов оборудование:

Нужно сказать, что восстановительный период был чрезвычайно трудным и напряженным. Когда мы пришли в город, у нас не было света, у нас совершенно не было транспорта, абсолютно не было топлива. Работникам общественного питания приходилось на себе, на саночках возить из леса топливо. Пришлось почти всю зиму возить воду на саночках, ибо канализация совершенно не работала[1294].

С такими же затруднениями столкнулся персонал (преимущественно женский) столовых после освобождения Харькова, но за месяц работницам удалось открыть почти шестьдесят столовых, обслуживавших 20 000 взрослых и 4000 детей. В отсутствие электричества, водокачек, света, водоснабжения и топлива женщины таскали воду с реки, а дрова рубили в лесу. Передвигаться приходилось исключительно пешком: трамваи стояли, машин не было, а немногочисленные уцелевшие лошади нужны были колхозам. В столовых не осталось ни мебели, ни утвари, но работницы раздобыли столы, стулья, тарелки, кастрюли, ложки и даже занавески, чтобы обустроить общее пространство, где люди могли бы обедать. В харьковском профсоюзе сначала состояли всего три человека, но вскоре в него входило уже 1600 рабочих. Некоторые повара и подавальщики, утаившие от немцев старые профсоюзные билеты, пришли просить взять их на прежнее, довоенное место работы. Профсоюз изучал кандидатуру каждого, кто хотел устроиться на работу и вступить в его ряды, порой обнаруживая компрометирующие сведения о коллаборационизме[1295].

Так происходило не только в Калинине и Харькове, но и в других городах. Один красноармеец впоследствии вспоминал, как советские войска вошли в оставленный немцами Воронеж. От города остались одни руины, он был пуст, ни одной живой души[1296]. Немцы взорвали вокзал, десятки тысяч жилых домов и других зданий, трамваи и трамвайные пути. После освобождения города каждый трудоспособный житель обязан был по десять часов в месяц трудиться на восстановительных работах, но вот что рассказывал работник столовой: «Наши трудящиеся совершенно не обуты. По существу мы только первый год стали обутыми ходить. Наваляли валенки и обули своих работников, а вот возьмите заготовка леса – там мы в одних чувяках работаем»[1297]. А профсоюзный активист из Днепропетровска вспоминал: «Все сожжено, абсолютно не осталось ничего». Люди жили в землянках, и не было ни одного здания, где могла бы разместиться столовая. Рабочие открыли столовую в землянке: «Первые дни приходилось работать в таких условиях, что подали обед, а крыша течет и дождь льется в тарелку»[1298]. А профсоюзный активист из Николаева со скромной гордостью заявил: «Со снабжением наших рабочих мы справились и кормим неплохо»[1299].

На освобожденные территории теперь распространилась не только карточная система, но и трудовая мобилизация, и Комитет по учету и распределению рабочей силы (Комитет) начал открывать областные и районные бюро. Однако Комитет не мог осуществлять мобилизацию без местных советов и набирать людей до восстановления этих органов. В Белоруссии Комитет учредил свои бюро сразу после освобождения – в феврале 1944 года они появились в Гомеле, Могилеве и Витебске, – но прошел почти год, пока их удалось открыть в других областях[1300]. Всем заново сформированным административным учреждениям, включая суды, органы местного самоуправления, карточные бюро, школы и больницы, требовались квалифицированные, политически благонадежные сотрудники, обладающие элементарными навыками чтения, письма и счета. Сначала на вакантные должности в местных бюро Комитета набирали партизан, но недавние борцы были востребованы всюду. Многие из них сразу же записались в Красную армию, другие поступили в распоряжение партии[1301]. Комитет жаловался, что оказался последней организацией, которой выделяют сотрудников: не успевали назначить руководителей местных бюро, как их уже отправляли на другие должности. Каждой организации требовались надежные люди, не запятнавшие себя коллаборационизмом, но, как признавал представитель Комитета, на территории, находившейся под оккупацией, проблема отбора кадров вполне понятна. Иначе говоря, многие либо скомпрометировали себя, либо еще ожидали проверки. Несмотря на эти препятствия, Комитет сразу же занялся подготовкой нового штата, составленного из менее образованных людей. Областные бюро проводили семинары, где объясняли законы о мобилизации и уклонении от нее и учили оценивать численность трудоспособного населения. Областные и районные бюро, которым не хватало людей, оборудования и даже бумаги, использовали для повесток, списков и ведения записей какие-то обрывки и старые газеты. Дефицит бумаги был не просто досадной помехой. Если дело о трудовом дезертирстве или уклонении от мобилизации доходило до суда, прокурор имел право отклонить рассмотрение любого документа, составленного не на официальном бланке[1302].

В первую очередь перед Комитетом встала задача учета: сколько на освобожденных территориях трудоспособного населения? Никто толком не знал. Организации, обычно располагавшие такими сведениями – карточные бюро, местные советы, домоуправления, – либо отсутствовали, либо сами находились в процессе формирования. Дело