Джудит замялась. Ей неловко было говорить о деньгах, сидя в этом убогом домишке с осунувшейся от забот Филлис. Тут-то лишних денег явно не водилось. Но Джудит была решительно настроена снять с души этот груз и рассказать Филлис о наследстве тети Луизы. В тот момент, когда произошли все эти события, ей почему-то казалось невозможным изложить историю с наследством в письме Филлис. На бумаге все звучало так грубо материалистично, отдавало таким корыстолюбием… Но в былые времена, в Ривервью, Филлис всегда была для Джудит самым большим другом и самой надежной поверенной всех ее тайн, и она не хотела, чтобы теперь их доверительные отношения изменились, чтобы между ними появились какие-то недомолвки и секреты.

– Это все тетя Луиза, Филлис, – высказала она наконец. – Я никогда не писала тебе об этом, потому что хотела сказать с глазу на глаз. Дело в том, что она оставила мне все свои деньги, дом и все остальное… в завещании.

– Ничего себе!.. – разинула рот Филлис, услыхав это сногсшибательное известие. – Вот уж не думала, что такое бывает в жизни. О таких вещах только в романах пишут.

– Мне и самой не верилось. Понадобилась уйма времени, чтобы привыкнуть. Правда, я не могу сама распоряжаться деньгами, пока мне не исполнится двадцать один год, но у меня есть опекуны – адвокат мистер Бейнс и дядя Боб, и если мне что-то очень нужно и они решат, что это действительно необходимо приобрести, то они дают свое разрешение.

Филлис порозовела от восторга:

– Я так рада за тебя!..

– Ты такая милая. Мне так повезло, что прямо совестно перед тобой делается…

– С какой стати тебе должно быть совестно? Миссис Форрестер пожелала, чтобы все принадлежало тебе, значит так тому и быть. За такого хорошего человека только радостно. И она хорошо все обдумала, помяни мое слово, не дура была. Я всегда знала, что у нее доброе сердце, пусть она и была чудачка. Прямодушная такая женщина… – Филлис потрясла головой в изумлении. – Забавная штука жизнь. Когда-то ты получала шестипенсовик в неделю на карманные расходы – и вот приезжаешь на собственной машине. Подумать только! И водить умеешь. Помнишь, как твоя мама дергалась всякий раз, как надо было заводить ваш «остин»? А ведь согласись, у нее была причина нервничать, когда подумаешь, как кончила свои дни миссис Форрестер. Ужас, одно слово! Громадный кострище в полях. Видно было на много миль вокруг. И это была она. Я прийти в себя не могла, когда прочитала в газете на следующее утро. Не могла поверить, что это правда. Да уж, она не отличалась осторожностью на дороге. Об этом знала каждая душа в западном Пенуите. От этого, правда, ничуть не легче…

– Да, – согласилась Джудит. – От этого не легче.

– Я думала о том, что будет с тобой, беспокоилась. Я хочу сказать: сразу после всего этого. Потом я решила, что ты, скорее всего, устроишься у Сомервилей. Кстати, я так и не спросила, как они. Как поживает миссис Сомервиль? Она мне нравилась, забавница, с ней всегда весело. Я всегда с радостью ждала ее приезда в Ривервью. Вот уж кто никогда не важничал и не жеманился.

– Насколько я знаю, у них все прекрасно. Мои бабушка с дедушкой умерли, как ты знаешь, сначала она, а через месяц – и он, и хотя мама и тетя Бидди горевали, у них будто гора с плеч свалилась. Тетя Бидди столько времени проводила за рулем, катаясь в Викаридж, чтобы удостовериться, что они не уморили себя голодом или не случилось еще что-нибудь…

– Ужасная штука старость! Моя бабушка тоже под конец сделалась такая: сидит одна и даже не удосуживается поесть – просто забывает. Бывало, приеду: в доме ни крошки, а она сидит себе с кошкой на коленях. Я прекрасно понимаю, какое это было облегчение для твоей тети Бидди.

– Она купила чудный домик около Бави-Трейси. Я уже бывала там. Но в основном живу у Кэри-Льюисов в Нанчерроу. Завтра я возвращаюсь туда… – Даже просто упомянув об этом, Джудит услышала радость в собственном голосе и почувствовала на своем лице улыбку. Эдвард. Завтра она снова увидит Эдварда. Все это время она не думала о нем – не тосковала по нему, не томилась и не сходила с ума от любви. И все-таки невозможно было не заметить, как замирает сердце, как кружится голова каждый раз при мысли о нем или упоминании его имени в разговоре. И пока она сидела в бедном домике Филлис, ей подумалось, что, может быть, вершина счастья – в том, чтобы быть без человека и все-таки знать, что очень скоро вернешься к нему опять. – Завтра утром.

– Чудесно. У тебя уже, должно быть, такое ощущение, будто они твоя родня. Когда ты сообщила мне в письме, что едешь гостить у них, я тут же перестала о тебе беспокоиться. Рассудила, что с тобой все будет в порядке. И потом, тот молодой человек, с которым ты снова там встретилась…

Джудит нахмурилась. Какое-то мгновение она не могла сообразить, о ком речь.

– Молодой человек?

– Ну как же! Ты мне сама писала в письме. Молодой человек, с которым вы столкнулись в поезде, когда возвращались после Рождества из Плимута. И потом ты увидела его у Кэри-Льюисов…

Наконец пришло прозрение.

– А, Джереми Уэллс…

– Ага, молодой доктор. Он все еще там?

– Да, но не усмехайся так лукаво. Мы почти не видим его теперь. Когда он ушел из больницы Святого Томаса, то вернулся к себе в Труро и стал практиковать вместе со своим отцом. Так что теперь он вечно занятой сельский врач и у него остается мало времени для того, чтобы ездить по гостям. Но иногда он замещает своего отца, когда кто-нибудь в Нанчерроу заболевает. В Пасху я подхватила жуткий грипп, он приехал и меня выхаживал.

– Ты больше не увлечена им? Тогда, в поезде, он произвел на тебя впечатление.

– Столько лет прошло. И потом, ему уже за тридцать. Слишком стар для меня.

– Да, но… – Филлис явно не собиралась удовлетвориться этим вердиктом и намеревалась углубиться в перипетии личной жизни Джудит. Но тайной Эдварда Джудит не хотела делиться даже с Филлис. Она стала лихорадочно придумывать, как бы перевести разговор на более тривиальные вещи, и тут взгляд ее остановился на маленькой Анне.

– Филлис, мне кажется, Анна хочет спать.

Филлис опустила глаза на дочку. Девочка уже напилась молока из жестяной кружки, опустошила тарелку хлеба с маслом и теперь засунула в рот большой палец. Ее глаза сонливо сузились, длинные ресницы опустились над розовыми щечками.

– Правда. – Филлис понизила голос до шепота. – Она не спала сегодня утром. Положу ее в коляску, пусть вздремнет… – Она поднялась, нежно укачивая ребенка. – Вот так, рыбка моя. Сейчас мама положит тебя в коляску. – Она отворила дверь в конце комнаты и вышла в судомойню. – Поспишь, а там уж и папа вернется…

Ветер нарастал, со свистом проносился с прибрежных скал через вересковые поля, напирал на щелястые окна. Обхватив руками свою чашку, Джудит огляделась вокруг и пришла к печальному заключению, что место и вправду неказистое. Чересчур низкий фундамент, убогая обстановка… Все говорило о безденежье и тяжелой жизни. Разумеется, все вычищено до блеска, но веселее от этого не становится. Пол покрыт линолеумом, кое-где порванным и настолько исшарканным, что первоначальный рисунок стерся без следа. Перед камином лежит полинявший коврик, из дыры в выцветшей бархатной обивке единственного мягкого кресла торчит конский волос. Джудит не увидела ни радио, ни телефона, ни картин на стенах – только приколотый кнопкой безвкусный календарь, купленный в лавочке. Полированные латунные ручки плиты и блестящая латунная каминная решетка – вот, пожалуй, и все, что хоть как-то радовало глаз. Джудит припомнила кружевные салфетки, которые Филлис вязала и припрятывала к себе в шкаф: интересно, что сталось с этими сокровищами? Здесь на них не было и намека. Может, у нее в спальне…