— Пугает нас до смерти, — сказал Эрни.

Джинджер отметила, что даже Сэнди Сарвер, прежде знавшая эти события только с положительной стороны, теперь начала хмуриться.

В одиннадцать утра понедельника, когда Д’жоржа Монателла хоронила Алана Райкоффа, своего бывшего мужа, солнце Лас-Вегаса пробивалось между разбросанными там и сям серыми облаками. Сотни золотых столбов, шириной от полумили до нескольких ярдов, словно космические прожекторы, высвечивали некоторые здания, но большинство построек оставалось в тени. Несколько таких столбов двигались по кладбищу, подгоняемые спешащими облаками, и уходили на восток, в голую пустыню. Когда солидный с виду распорядитель похорон завершил внецерковную молитву и гроб опустили в могилу, место действия осветили особенно яркие лучи, и цветы вспыхнули всеми красками.

Кроме Д’жоржи и Пола Райкоффа, отца Алана, прилетевшего из Флориды, присутствовали еще пять человек. Не пришли даже родители Д’жоржи. Эгоизм Алана сделал свое дело: его уход из жизни не вызвал скорби почти ни у кого. Пол Райкофф, отчасти напоминая в этом своего сына, винил во всем Д’жоржу. С момента приезда вчера он вел себя откровенно грубо. Теперь, когда его единственный сын лежал в земле, Пол с каменным лицом отвернулся от Д’жоржи, и она поняла, что встретится с ним еще раз только в том случае, если желание увидеть внучку перевесит в нем упрямство и злость.

Проехав немного, она свернула на обочину, остановилась и наконец разрыдалась. Она плакала не о страданиях Алана и не об его уходе, а об окончательном крушении всех надежд, с которых начинались их отношения, о выгоревших дотла надеждах на любовь, дружбу, общие цели и совместную жизнь. Она не желала Алану смерти. Но теперь, когда он умер, она знала, что ей будет легче начать двигаться в выбранном направлении. Поняв это, она не почувствовала себя ни виноватой, ни жестокой, ощутив одну только печаль.

Тем же вечером Д’жоржа сказала Марси, что ее отец умер, хотя и умолчала о его самоубийстве. Поначалу Д’жоржа не собиралась ничего говорить дочке до середины следующего дня, когда они окажутся в кабинете доктора Коверли. Но прием у психолога пришлось отменить — чуть позже в этот же день Д’жоржа и Марси улетали в Элко, где их ждали Доминик Корвейсис, Джинджер Вайс и другие. Марси на удивление хорошо выдержала известие о смерти Алана: поплакала, но недолго и не отчаянно. В свои семь лет она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что такое смерть, но слишком маленькой, чтобы осознать, насколько это жестоко и бесповоротно. К тому же, перестав общаться с Марси, Алан невольно оказал ей немалую услугу: в каком-то смысле он умер для нее более года назад, и девочка успела его оплакать.

Было и еще одно обстоятельство, которое помогло Марси преодолеть скорбь: ее одержимость фотографиями луны. Всего через час после того, как девочка узнала о смерти отца, она уже сидела за обеденным столом с мелком в руке, сухими глазами, высунув между зубами маленький розовый язычок, что свидетельствовало о полной сосредоточенности. Она принялась раскрашивать луны в пятницу вечером и предавалась этому занятию весь уик-энд. В день отъезда, к завтраку, все до единой фотографии и все нарисованные от руки сотни лун — кроме пятидесяти — превратились в огненные шары.

Одержимость Марси встревожила бы Д’жоржу, даже если бы она не знала, что луна преследует и других и двое из них убили себя. Девочка пока не отдавала луне все свое время, но Д’жоржа легко могла представить себе, как Марси безвозвратно уйдет в страну безумия, если одержимость будет прогрессировать.

Ее тревога за дочь стала такой острой, что она быстро подавила слезы, заставившие ее съехать на обочину, завела «шеветт» и поехала к родительскому дому, где ее ждала Марси.

Девочка сидела за кухонным столом со своим непременным альбомом и закрашивала очередную луну красным мелком. Взглянув на Д’жоржу, она тут же вернулась к своему занятию.

Пит, отец Д’жоржи, тоже сидел за столом и, нахмурившись, смотрел на Марси. Время от времени он выдумывал что-нибудь, чтобы заинтересовать девочку, занять ее чем-нибудь менее странным и более здоровым, чем бесконечное раскрашивание лун, но все его попытки проваливались.

Д’жоржа в родительской спальне переодевалась в джинсы и свитер для путешествия на север, а Мэри Монателла выговаривала ей:

— Когда ты отберешь этот альбом у Марси? Или давай я отберу.

— Мама, я тебе уже говорила: доктор Коверли считает, что если отобрать альбом — это только усилит ее одержимость.

— По мне, это чистая глупость.

— Доктор Коверли говорит, что если мы будем заострять ее внимание на лунной коллекции на таком раннем этапе, то лишь подчеркнем важность и…

— Ерунда! У этого Коверли свои дети есть?

— Не знаю, мама.

— Наверняка нет. Иначе он бы не дал такого дурацкого совета.

Д’жоржа повесила платье на вешалку, осталась в трусиках и бюстгальтере и теперь чувствовала себя голой и уязвимой, вспомнив о том времени, когда она собиралась на свидания, а мать смотрела на нее. Мэри не одобряла мальчиков Д’жоржи, никогда, ни одного. Что тут говорить: Д’жоржа вышла за Алана отчасти потому, что он не нравился Мэри. Брак как бунт. Глупо, но она это сделала и заплатила немалую цену. Мэри довела ее до этого — ее удушающая, властная любовь. Теперь Д’жоржа схватила лежавшие на кровати джинсы, быстро влезла в них и через минуту была уже готова.

— Она даже не говорит, почему их коллекционирует.

— Потому что сама не знает. Это импульсивное желание. Иррациональная одержимость. Если причины есть, то они покоятся глубоко в подсознании и непонятны даже ей.

— Нужно забрать у нее альбом, — сказала Мэри.

— В общем, да, — согласилась Д’жоржа. — Только не сразу.

— Если хочешь знать мое мнение, я бы сделала это немедленно.

Д’жоржа собрала два больших чемодана, она хотела уехала от родителей раньше, чем собиралась. Теперь, когда пришло время ехать в аэропорт, за руль сел Пит, а Мэри воспользовалась возможностью продолжить свой нудеж.

Д’жоржа и Марси сидели сзади, тема разговора изменилась: от наилучшего способа избавить Марси от ее одержимости они перешли к путешествию в Элко. У Мэри были сомнения насчет этой поездки, и она не замедлила поделиться ими. В самолете что, всего двенадцать мест? А это не опасно — лететь в ведре с гайками, принадлежащем крохотной компании, у которой не хватает денег, так что она экономит на обслуживании техники? И зачем Д’жоржа вообще летит? Даже если у кого-то в Элко такие же проблемы, как у Марси, какое это имеет отношение к тому факту, что они останавливались в одном мотеле?

— Меня беспокоит этот парень, Корвейсис, — сказал Пит, затормозив на красный. — Не нравится мне, что ты связываешься с такими типами.

— Что значит «с такими»? Ты его даже не знаешь.

— Я знаю достаточно, — возразил Пит. — Он писатель, ты же понимаешь, что это за народ. Я когда-то читал, что Норман Мейлер однажды вывесил жену в окне, держа за ноги. А разве Хемингуэй не ввязывается вечно в какие-нибудь мордобои?