— А это означает, что выброс токсичного вещества не мог быть делом случая. Может, никакого вещества и не было — ни химического, ни биологического. Тогда зачем, черт возьми, они надели на себя защитные костюмы, когда прочищали нам мозги?

Доминика злила эта тайна — запутанный лабиринт, тропинки которого петляли и заворачивали внутрь, но приводили не к разгадке, а к новым, еще более запутанным и сложным дорожкам, которые вели к еще более хитроумным загадкам. Им овладело иррациональное желание изорвать газеты в клочья, словно так можно было разорвать и ложь военных, а затем докопаться до правды, скрытой в мелких кусочках бумаги.

С ноткой разочарования в голосе — Доминик испытывал те же чувства — Джинджер сказала:

— Единственная причина, по которой военные вызвали роту СРВЧС для усиления карантина, состояла в том, что люди, патрулировавшие зону, должны были увидеть что-то в высшей степени секретное, не подлежащее разглашению. Стало понятно, что они не могут доверять обычным солдатам без высшего допуска. Вот единственная причина, по которой вызвали СРВЧС.

— На них можно положиться — уж они-то будут держать рот на замке.

— Да. И если бы на восьмидесятой случился обычный выброс токсичных материалов, не понадобилось бы вызывать СРВЧС. Если разлилось токсичное вещество, что можно было увидеть, кроме перевернутого грузовика и пробитой канистры с газом или жидкостью?

Вернувшись к газетам, они обнаружили дополнительное свидетельство того, что военные по меньшей мере заранее знали о чрезвычайном происшествии, которое произойдет в западной части округа Элко жарким июльским вечером. И Доминик, и Джинджер отчетливо помнили, что в гриль-кафе «Транквилити» раздавался странный звук и здание сотрясалось от чего-то похожего на землетрясение приблизительно через полчаса после наступления полной темноты; а поскольку летом солнце заходит поздно (даже на сорок первом градусе северной широты), все началось примерно в десять минут девятого. С этого момента их воспоминания начали блокироваться, что тоже указывало на Событие. Но Доминик нашел в одной из статей «Сентинел» упоминание о том, что блокпосты на федеральной трассе появились ровно в восемь часов.

— Вы хотите сказать, что армия перегородила шоссе за пять или десять минут до «случайного» выброса? — сказала Джинджер.

— Да. Если мы не ошиблись со временем заката.

Они проверили колонку погоды на 6 июля — «Сентинел» давала исчерпывающие сведения для этого рокового дня. Высокая температура: ожидалось, что днем будет девяносто градусов, а ночью — не ниже шестидесяти четырех[28]. Влажность — от двадцати до двадцати пяти процентов. Безоблачно. Ветер от легкого до переменного. Закат в семь часов тридцать одну минуту.

— Сумерки здесь короткие, — сказал Доминик. — Пятнадцать минут максимум. Значит, полная темнота наступила, вероятно, в семь сорок пять. Допустим, мы ошибаемся, считая, что Событие началось через полчаса после наступления темноты. Но даже если оно началось через пятнадцать минут после наступления темноты, армия установила блокпосты до этого времени.

— Получается, они знали, что́ случится, — сказала Джинджер.

— Но не могли этого остановить.

— А это означает, что они запустили какой-то процесс, серию событий, которыми потом не смогли управлять.

— Может, и так, — сказал Доминик. — А может, и нет. Возможно, все шло по плану. Пока мы не узнаем больше, мы будем находиться в области предположений. В этом нет смысла.

Джинджер перевернула полосу лежащего перед ними номера «Сентинел» за среду, 11 июля, и удивленно охнула. Доминик тут же обратил внимание на поясную фотографию человека в армейской форме и фуражке. Хотя полковник Лиленд Фалкерк прошлой ночью не появлялся в сновидениях Доминика или Джинджер, оба тут же узнали его по описанию, которое дали Эрни и Нед, рассказывая о своих кошмарах: темные волосы, седеющие на висках, жутковато-прозрачные глаза, похожий на клюв нос, тонкие губы, лицо, состоящее из четких плоскостей и острых углов.

Доминик прочел подпись под фотографией: «Полковнику Лиленду Фалкерку, командиру роты СРВЧС, обеспечивающей соблюдение карантина в зоне чрезвычайного положения, до этого времени удавалось не попадаться на глаза репортерам. Первым Фалкерка снял фотограф „Сентинел“ Грег Лунде, заставший его врасплох, и полковник выразил недовольство этим. Его ответы на несколько заданных ему вопросов были даже короче стандартного „Без комментариев“».

Доминик мог бы улыбнуться спокойному юмору последнего предложения, но безжалостное выражение на лице Фалкерка вызвало у него оторопь. Он мгновенно узнал это лицо, не только по описаниям Эрни и Неда, но и потому, что видел его прежде — позапрошлым летом. Кроме того, была какая-то свирепость в этом ястребином лице, в хищном, обескураживающем взгляде; видно, что этот человек всегда добивался своего. А перспектива оказаться в его власти могла испугать кого угодно.

Глядя на фотографию Фалкерка, Джинджер тихо проговорила:

— Кайн айн хоре. — Поняв, что Доминик удивлен, она добавила: — Это тоже идиш. Кайн айн хоре. Для отваживания дурного глаза. Мне показалось, что сейчас как раз такой случай.

Доминик разглядывал снимок, буквально загипнотизированный им.

Секунду спустя он сказал:

— Да. Именно такой.

Грубое, словно вытесанное из камня, лицо полковника, его холодные, бледные глаза действовали с такой силой, что возникало впечатление, будто он здесь, перед ними, и глядит на них так же пристально.

Пока Доминик и Джинджер рассматривали старые номера «Сентинел», Эрни и Фей, сидя в конторке мотеля, пытались связаться с людьми, чьи имена были в списке постояльцев на 6 июля позапрошлого года и которых пока не удалось найти. Они сидели в конторке за стойкой регистрации, друг против друга, за дубовым столом с отверстиями для коленей с обеих сторон. На электрической плитке стоял кофейник.

Эрни составил телеграмму Джеральду Салко — человеку, снимавшему в тот день два номера. Позвонить ему не удалось, поскольку его номер в Монтерее, штат Калифорния, не был включен в телефонную книгу. Фей тем временем просматривала более поздние записи в поисках данных о Кэле Шаркле, дальнобойщике, который останавливался у них 6 июля. Вчера Доминик пытался дозвониться до него по номеру, записанному при регистрации, но тот больше не существовал. Они надеялись, что в более поздних записях обнаружатся новые сведения о Шаркле — адрес и номер телефона.

Каждый занимался своим делом. Эрни вспомнил, как они бессчетное число раз — за тридцать один год — сидели друг против друга за письменным, а чаще за кухонным столом. В разных квартирах, домах, частях света, от Куантико до Пендлтона и Сингапура, почти везде, куда его направляло командование, они вдвоем проводили долгие вечера за кухонным столом: работали, мечтали, волновались, с удовольствием планировали будущее, иногда засиживаясь до полуночи. Эрни неожиданно переполнили щемящие воспоминания о тех бесчисленных разговорах, об общих заботах. Как же ему повезло, что он встретил Фей. Их жизни оказались так прочно связаны, что они вполне могли бы быть одним существом. Если бы полковник Фалкерк или другие решились на убийство, чтобы остановить это расследование, если бы с Фей что-то случилось, Эрни надеялся умереть одновременно с женой.