– А с другой стороны, – сказала Сюзанна, – у нас славный парень, красавчик, звезда регби Доминик Генли, которого все уважают.

– Ну да, последнее время переживал из-за оценок на экзаменах и этой стервы (Сюзанна помахала рукой), которая не оценила такого парня! Он же не сумасшедший. Обычный нормальный чувак, любил пошутить. Ты же сам уверял, что он хороший. – Леон покосился на меня. – Все его любили – все, кто пользовался мало-мальским авторитетом. В газетах писали, какой он был замечательный, подавал надежды, ни дать ни взять Кухулин, который вернулся, чтобы спасти нацию от самой себя… Да [26]вся страна потребовала бы нашей крови. Специально для нас вернули бы смертную казнь. Разумеется, мне было страшно.

– А мне – нет, – сказала Сюзанна. – Ни секунды. Раньше – да, я боялась жутко, но как только его не стало…

Я ждал, что она продолжит, но Сюзанна лишь покачала головой, усмехнулась и затушила сигарету.

– Да уж… – И мне по голосу показалось, что Леон улыбается. – Не без этого.

– Не без чего? – спросил я.

Они переглянулись. Дрова в камине снова прогорели, на обугленных поленьях пульсировали тусклые красные пятна, вился слабый дымок.

– Наверное, мы тогда оба в некотором смысле слетели с катушек, – признался Леон, – каждый по-своему. Мы как будто сбились с пути, ничего не соображали. Чувствуешь себя так, словно в воздухе вдруг оказалось слишком много кислорода, и телу нужно время, чтобы привыкнуть.

– Ну спасибо, – сказала Сюзанна. – Я, между прочим, не слетала с катушек. Я просто жила в свое удовольствие. Впервые за очень долгое время. И дело было не только в Доминике. Меня всегда считали хорошей девочкой, умной, серьезной, воспитанной и послушной, за рамки этих стереотипов мне было не выбраться, да я и сама не понимала, хочу ли. А когда за меня принялся Доминик… Ох. Да если бы я тогда хоть немного себе позволила – одеться поэффектнее, пойти потусоваться, напиться, даже просто посмеяться вволю, – все в один голос принялись бы оправдывать Доминика: мол, а чего ты хотела, напилась, вывалила сиськи, сама напросилась. Или не Доминика, а еще кого-нибудь. А потом… – она пожала плечами, – потом мне было уже плевать. И на Доминика, по понятным причинам, и на чужое мнение в целом, я поняла, что не обязана никого терпеть. Я вовсе не собиралась орать как припадочная на каждого, кто посмеет влезть передо мной в очереди на автобус, но теперь я знала – я способна на что-то, и мир уже не казался мне таким опасным. И мне стало безразлично, что меня считали хорошей девочкой.

– Вряд ли ты уже могла назвать себя хорошей девочкой, – ухмыльнулся Леон.

– Да вообще клейма негде ставить. – Сюзанна весело отсалютовала бокалом. – Я наслаждалась жизнью. Помните хиппи, у которых был дом-фургон? Я еще поехала с ними в Корнуолл, и этот чувак, Ательстан, учил меня играть на цимбалах?

– Твои родители на стену лезли, – сказал я, разговор давался мне нелегко. – Они думали, ты вступила в секту. Или тебя похитили. Или ты просто сошла с ума.

– Каждый подросток имеет право на бунт. Я все школьные годы вела себя как ангел. Вот меня потом и швырнуло в другую крайность. – Сюзанна перевернулась, вытянулась на спине. – А с Ательстаном мы до сих пор друзья на фейсбуке. Он сейчас живет в Португалии, в какой-то юрте.

Леон засмеялся.

– Что смешного? – спросила Сюзанна. – У тебя самого был дружок, который ходил с большими фиолетовыми крыльями на спине.

– Точно, Эрик! Ну что ты, он был чудесный. Интересно, что с ним стало? Помню, мы как-то раз накурились и поздно вечером, перед самым закрытием, забрались в гуманитарный корпус Тринити-колледжа. Хотели остаться там на ночь, но нас заметил охранник, мы стали от него прятаться по пустым аудиториям, за стульями, но Эриковы крылья торчали…

– Да, звучит просто грандиозно, – буркнул я. Эйфория от шоколада прошла, меня подташнивало, голова разламывалась, навалилась усталость. – Рад, что вы позабавились, ребята.

– Мы не говорим, что нам далось легко, – объяснила Сюзанна. – Просто понадобилось время, чтобы прийти в себя.

– Так почему же ты не живешь в юрте и не играешь на цимбалах? – спросил я. – Раз уж там такой кайф и свобода. Как же так вышло, что ты превратилась в жену и мамочку из пригорода?

– Ооо… – протянул Леон. – Кое-кого задело.

Сюзанна не обратила внимания на мой тон.

– Наверное, дело в том, – помолчав, сказала она, – что через некоторое время я заметила: то, что я делаю, важно. Имеет смысл. Я впервые в жизни это почувствовала. В школе я подписывала миллионы писем “Международной амнистии”, участвовала во всевозможных кампаниях, собирала деньги для пострадавших от засухи, и все без толку: человек, которого мы пытались отстоять, продолжал гнить в тюрьме, а дети умирали от голода. Я не раз плакала из-за этого. – И мне: – Ты как-то застал меня в слезах и принялся утешать, но у тебя на лице было написано: вот же идиотка.

– Верно, – ответил я. – Помню.

Я подумал, что мне бы стоит гордиться – добился, чего хотел, получил ответ, разгадал загадку, которая не покорилась даже великому и ужасному Рафферти. Почему же меня не покидало ощущение, будто я облажался по полной?

– В чем-то ты, конечно, был прав. То есть я совершенно искренне рыдала из-за парня, которого пытают где-то в Мьянме, но еще и потому, что чувствовала себя полным ничтожеством. Будто я из пуха. И перьев. Хоть разбейся, проблема не сдвинется с места, тебя просто не заметят. – Она отпила вина. – А вот убийство Доминика, как на это ни посмотри с моральной точки зрения, кое-что изменило. Причем конкретно.

– Что правда, то правда, – согласился я.

– Мне хотелось продолжать в том же духе – не в смысле убивать, а чтобы от моих поступков что-то зависело. Делать что-то серьезное. Курить с Ательстаном травку и петь у костра – это так, пух. Чересчур легковесно. За месяц-другой до поездки в Корнуолл я познакомилась с Томом, он влюбился в меня, я же не понимала, нравится он мне или нет. Но он показался мне серьезным. И если бы мы с ним сошлись, у нас все тоже было бы всерьез. Это тебе не с Ательстаном целоваться развлечения ради. Я понимала, что если мы с Томом будем целоваться, то рано или поздно у нас дойдет до свадьбы. Я вернулась домой и позвонила ему.

– И слава богу, – заметил Леон. – А то он за мной ходил собачонкой, по сто раз спрашивал, когда ты вернешься, и делал большие глаза. Если бы я знал, что он тебе нравится, отнесся бы к нему поприветливее. Я ему сказал, что вы с Ательстаном поженились голыми во время колдовского обряда в Стоунхендже.

– Знаю. Он тебе не поверил. – Сюзанна показала ему средний палец. – Так же и с детьми. Не то чтобы это казалось мне важнее, чем защитить диссертацию или что я еще могла бы сделать, но это было серьезнее, тут результат твоих действий прямо у тебя перед глазами. Мы сделали двух новеньких людей. Разве есть что-то конкретнее? – И мне: – Я знаю, ты всегда считал, что я спятила, раз залетела так рано. Да и Том тебе не особо нравился. Но для меня все это было совершенно логично.