Тем временем генерал Ж. В. Моро превратил в один из центров военной оппозиции свой дом в Париже на ул. Анжу. Здесь собирались, вели подстрекательские разговоры и, возможно, строили планы заговора против Наполеона популярные генералы А. Массена, Ж. Э. Макдональд, П. Ф. Ш. Ожеро (все трое - будущие наполеоновские маршалы), К. Ж. Лекурб, М. Дюма и др. Самым авторитетным из них был Моро. Военная оппозиция считала его своим лидером. Полиция докладывала первому консулу о каких-то связях Моро с якобинцами, о распространении в Париже прокламаций: «Да здравствует Моро! К черту правительство!»[1349] Но, как верно подметил Д. М. Туган-Барановский, «для лидера какого-либо тайного заговора Моро вел себя слишком открыто. Он демонстративно отказался войти в состав Почетного легиона, не присутствовал на торжественном богослужении по случаю конкордата, отвергал все приглашения Наполеона и его попытки как-то договориться»[1350]. В результате консульская полиция не смогла уличить Моро и его единомышленников ни в чем противоправительственном. Оговорюсь: не смогла уличить пока. Но впереди был еще 1804 г.

Значительно более серьезным оказался другой очаг военной оппозиции в штабе Рейнской армии, которой в то время командовал Ж. Б. Бернадот. Весной 1800 г. здесь «тлел заговор под названием “горшки с маслом”; эти горшки использовались для нелегальной транспортировки антибонапартистских памфлетов»[1351]. Возглавлял заговор начальник штаба армии генерал Э. Ф. Симон, а среди участников заговора были также генерал А. Г. Дельмас и адъютант Бернадота Адольф Марбо - родной брат генерала барона Марселена Марбо, автора интереснейших мемуаров. Кстати, Марселен Марбо категорически утверждал, что в заговоре Симона участвовал и сам Бернадот[1352]. Заговорщики начали было распространять воззвания к армии и к обществу, написанные Симоном в таком духе: «Тиран узурпировал власть. Кто этот тиран? - Бонапарт!»[1353], но не успели предпринять ничего более. В июне 1800 г. почти все они были арестованы.

Генерал Симон взял всю вину на себя, заявив, что он - единственный организатор заговора, но отделался лишь ссылкой в провинцию Шампань, а в 1809 г. был возвращен на военную службу с генеральским чином[1354]. А что Бернадот? Ничего! Наполеон, ради бывшей своей возлюбленной Дезире Клари, которая, после того как он оставил ее, вышла замуж за Бернадота, просто закрыл глаза на все обвинения, предъявленные Бернадоту в ходе следствия о «горшках с маслом».

Здесь уместно обратиться к вопросу о масштабах правительственных репрессий в годы консульства. Подробнее речь об этом пойдет далее, в связи с покушениями на жизнь Наполеона. Но уже по данным о первых выпадах и заговорах политической оппозиции (не считая гражданской войны в Вандее, это особый факт: на войне, как на войне!) можно заключить, что карательные меры первого консула не отличались ни размахом, ни жестокостью. Что же касается служителей культа, то с ними Наполеон, учитывая религиозные чувства большинства нации, старался быть обходительным. «Великая терпимость к священникам и покровительство простому люду!» - внушал он 14 января 1800 г. командующему Западной армией Г. М. Брюну[1355], когда тот сражался с повстанцами Вандеи. Нельзя не согласиться с выводом Д. М. Туган-Барановского, который более чем кто-либо занимался исследованием карательной политики Наполеона до 1804 г. Вот его вывод: «Каких-либо массовых репрессий в связи с раскрытыми заговорами правительство не проводило. Но также не было, подчеркнем, и широкого сопротивления»[1356].

Итак, внутри страны первый консул Французской республики Наполеон Бонапарт использовал захваченную власть в первую очередь для того, чтобы обеспечить стабильность, порядок, социальные и правовые гарантии - все, в чем особенно нуждалась нация и что должно было, по мысли Наполеона, объединить «низы» и «верхи» вопреки партийным распрям. В итоге всех своих первоочередных акций он сумел сохранить основные завоевания революции (равенство всех граждан перед законом, представительное правление, ликвидация феодальных повинностей и передача земель крестьянам, личная свобода человека как гражданина и собственника). «Революционный хаос» был если и не устранен, то упорядочен.

Столь же значимую и необходимую задачу Наполеон сделал первоочередной и в области внешней политики. Он знал, что не только его народ, но и все вообще народы Европы буквально жаждут мира.

Уже 25 декабря 1799 г., едва вступив в должность первого консула, гражданин Бонапарт обратился к императору Австрии Францу I и королю Англии Георгу III с рождественскими посланиями, в которых предлагал обоим монархам мир.

Третий из королей Ганноверской династии в Англии Георг III (1738-1820) правил страной без малого 40 лет, хотя не был еще очень старым. Впрочем, к 60 годам он стал уже равно медлительным и физически, и умственно, особенно в письме: злоупотреблял громоздким слогом, «используя двадцать слов там, где другому достало бы и десяти»[1357]. К тому же Георг III с 1788 г. периодически страдал вспышками безумия, так что придворные вынуждены были надевать на него смирительную рубаху, а в 1811 г., по случаю его сумасшествия, при нем будет назначен регент, принц Уэльский (с 1820 г. - король Георг IV).

Итак, в рождественском послании 1799 г. Георгу III Наполеон предложил заключить между Францией и Англией мир. «Война уже в течение восьми лет разоряет четыре части света, - напоминал первый консул королю. - Неужели она должна стать вечной? Разве нет никакого способа ее остановить? Почему две самые просвещенные нации Европы приносят в жертву пустому тщеславию свою торговлю, собственность, процветание своих стран? Почему мы отказываемся признать, что мир - это первая необходимость для человечества и самая высокая слава?»[1358]

Процитирую далее замечательного английского историка Винсента Кронина: «Первым деянием короля Англии в первый день нового столетия было сесть в Виндзоре за стол и собственноручно написать Гренвилу[1359] о том, что он думает по поводу “письма корсиканского тирана”. Положительно невозможно входить в контакт с “новым нечестивым, самозваным аристократом”, и он не опустится до ответа на письмо. Гренвил должен составить письменный ответ - но не письмо! - Талейрану, но не “тирану”. Гренвил немедленно разразился высокопарной и бестактной нотацией с требованием восстановить во Франции Бурбонов»[1360]. Наполеон продиктовал Талейрану жесткий ответ: английское условие «так же неприлично, как если бы Франция потребовала восстановить в Англии Стюартов»[1361].