Шейн оставил какие бы то ни было попытки о чем-то думать, лишился способности двигаться. У него не было сил даже на то, чтобы порадоваться своей удаче или ущипнуть себя с целью проверить, не сон ли это, и уж конечно он не пытался понять побудительных мотивов Теофилы. Он просто лежал, не шевелясь и изо всех сил стараясь не рассмеяться, не чихнуть и не кашлянуть, и в этот момент красивая женщина, возникшая из темноты в его комнате, энергично оседлала его, посылая волны невероятного наслаждения его изголодавшейся плоти.

Она мастерски подводила его к пику, а потом замирала, но только для того, чтобы начать все сначала, и он вновь устремлялся к неизведанным высотам. Она нашептывала эротические слова ему на ухо, дразнила, разжигала рассказами о любви в самых необычных местах — на горных перевалах, где свирепствовал ветер, возле жарких печей или в постели самого короля болгов.

Он обнаружил, что пытается отвечать, но всякий раз ее губы прижимались к его губам, и он не мог произнести ни слова. После того как она поведала ему о последней из своих фантазий, ему удалось прошептать, что сначала нужно подождать, пока сменится стража в девятом туннеле, тогда они смогут проскользнуть в покои Акмеда Змея и там, раз она этого хочет, займутся любовью на шелковых простынях в его постели. Теофила на миг замерла, и Шейн снова испытал фантастическое наслаждение.

— Где? — резко спросила она, склонившись над ним, и Шейн не выдержал и застонал от удовольствия. — Скажи мне. Где девятый туннель?

— Я… я не знаю, — прерывисто зашептал Шейн. — Меня туда не пускают.

В глазах женщины появилось жесткое холодное выражение. Если бы Шейн заглянул в них, то пришел бы в ужас, но он ничего не заметил, поскольку его голова была запрокинута назад.

Поэтому он так и не увидел, как гнев в ее глазах сменился раздражением, и она задвигалась с такой энергией, что Шейн уже больше не мог сдерживаться. Казалось, в одно мгновение Теофила из существа, полного любви, превратилась в само нетерпение — теперь ей хотелось поскорее все закончить.

У него не было сил ей противостоять.

Иссякший, утративший способность мыслить, Шейн лишь застонал, когда она скатилась с него, лишив огненного жара, только что окружавшего его со всех сторон. Он потянулся к теплому телу, но ничего не обнаружил. Шейн поднял голову и огляделся.

Теофила исчезла.

Омета мучил кошмар — ему снилась мать.

Его часто посещал этот сон, хотя с тех пор, как его вместе с другими мальчиками-рабами освободили из Ярима, он приходил все реже и реже. Один за другим дети покинули Илорк, они были сиротами и им некуда было возвращаться, поэтому королева намерьенов отдавала их в Тириан и Наварн супружеским парам, не имевшим собственных детей, подальше от горячей глины и страшных воспоминаний о плавильных печах Ярима и темных холодных туннелях, в которых им пришлось работать.

Но Омет остался. Он не был сиротой, во всяком случае, не считал себя таковым. Его мать сама отдала его в ученики, потому что не могла содержать. Мать знала, какая участь его ожидает, но ни разу не навестила Омета за пять страшных лет. Он так и не смог забыть ее предательства.

И вот сейчас она сидела у его постели и тихо плакала, просила прощения, как часто делала в его снах, говорила, как скучает без него, как молилась все эти пять лет, приносила жертвы на алтарь Патриарха и Создателя, самого Единого Бога.

«Мне так жаль, Омет», — произнесла она гулким голосом мира снов и убрала волосы с его лба.

Омет вздохнул во сне.

Пальцы матери, мозолистые от постоянной работы, становились нежными, когда касались его лба.

«Я скучала по тебе», — прошептала мать в его сне.

— Правда? — пробормотал он. — Ты правда обо мне скучала?

— Очень, Омет.

Слова прозвучали четко, словно человек, который их произнес, находился совсем рядом. Омет открыл глаза и увидел сидящую на его постели Эстен — на том самом месте, где только что сидела мать.

Она гладила его волосы.

Ее нож касался его горла.

Омет вдохнул воздух носом, а потом осторожно выдохнул — клинок ножа был очень острым.

— Ты думал, я тебя не узнаю, да, Омет? — ласково спросила она, и свет стоящей на столе лампы отразился в ее черных глазах. — Ты ошибся, я сразу же тебя узнала. — Она провела свободной рукой по его густым прямым волосам, погладила бороду, задержав на ней пальцы. — Если я чем-то владею, то оно остается моим навсегда. Тебе ведь это известно, Омет, не так ли?

Он молча смотрел на нее.

Эстен переместилась поближе, ее спина изогнулась, как у кошки, вышедшей на охоту. В глазах появилась жестокое выражение, каждое движение таило в себе угрозу. Неуловимым, легким движением она села ему на грудь, прижав коленями руки.

— Расскажи мне, что произошло в ту ночь у литейных печей, — тихо приказала она и слегка усилила нажим клинка, отчего во рту у Омета появился металлический привкус. — Как королю болгов удалось добраться до вас? Сколько людей потребовалось, чтобы справиться с моими рабочими? Расскажи мне, Омет, что он сделал?

Юноша молчал.

Коротким движением клинка Эстен срезала часть бороды и кусочек кожи — появилась капелька крови.

— Говори, — угрожающе повторила она. — Вену, возле которой находится мой нож, будет очень трудно перевязать, если я ее сейчас перережу.

Омет вспомнил события той ночи. Рапсодия разбудила его, быстро связала и заткнула рот кляпом, а Акмед тем временем проводил разведку.

— Один, — прошептал Омет. — Он был один.

Эстен слегка повернула голову, чтобы посмотреть на Омета под другим углом.

— Лжец. Там было тринадцать взрослых мужчин и две дюжины мальчишек, и все исчезли после той ночи. Он бы не справился в одиночку.

— Он был один, — настаивал на своем Омет, с трудом глотая воздух. — Он убил большую часть рабочих при помощи квеллана.

— Квеллана? — Нож оставался у его горла, а другая рука достала черный с синим отливом стальной диск. — Это изогнутое оружие, которое он носит на спине и которое стреляет такими штуками?

— Да, — прошептал Омет. — Он связал меня и остальных учеников. Винкейн сопротивлялся. Король болгов запер его в печи.

Жестокие глаза засверкали.

— Тогда понятно, откуда взялся запах. Он убил детей-рабов? Сварил заживо в жидкой керамической массе?

Омет вспомнил о долгом путешествии в Илорк вместе со спасенными мальчиками, о том, как Рапсодия и Акмед поддерживали порядок, пока они не добрались до первой заставы болгов у северных Зубов.

— Да. Все они мертвы, так же как и рабочие. Их залило массой из баков.

— Почему? Зачем он это сделал? — Брови Эстен сошлись на переносице, превратив ее лицо в маску сосредоточенности. — Если он такой хороший король, пытающийся решить все проблемы мирным путем, зачем он похоронил моих мальчишек и испортил столько хорошего материала?