— А он хотя бы объяснил им, как было дело?

— Бренда все повернула по-своему: дескать, он разъярился за то, что она плохо готовит, и избил ее.

— Наверняка копы говорили и с девочкой. Айви не подтвердила, что ее мать и раньше нападала на Джорджа? — поинтересовалась я.

— Девочка была до смерти запугана своей мамашей. Та вечно грозила ей всякими ужасами — ну, что отправит дочку в интернат для испорченных детей, если не будет слушаться. Да к тому же у Айви уже была репутация непутевого, трудного ребенка, так что ее слово против материнского… А Джорджа и так уж считали лжецом из-за того, что он раньше говорил доктору…

Пул вдруг замолчал, уставившись в свой кофе.

— Говорят, он до сих пор еще не сознался в том, что убил Айви, — сказал он наконец. — Вроде бы твердо стоит на своем.

— Вы ему верите?

— Отчасти да — ведь он так ее любил. Но у них бывали и жуткие моменты. И потом, я всегда был на его стороне. Но когда он напивался, как будто начиналась история про Джекила и Хайда. Я строил большие надежды, думал, что когда-нибудь мы станем равноправными партнерами. У нас было три больших заказа, и тут началось: он или появлялся с такого бодуна, что не мог ни за что взяться, или вообще не появлялся. Как я уговаривал Джорджа завязать, даже предлагал ему два месяца отпуска, чтобы прийти в себя и протрезветь. А он ничего не хотел слушать. И однажды заявился утром в стельку пьяный и злой как черт — до того, что схватил штакетину и стал ей размахивать и грозить, что убьет меня.

— И что же было дальше?

— В разгар этой разборки пришла моя жена, и ей ничего не оставалось делать, как вызвать полицию. Мне кое-как удалось выскользнуть из мастерской. Джордж начал крушить шкафы, которые мы тогда делали. Но вот что поразительно: он поразбивал только те шкафы, которые сам и построил. А потом свалился на груду обломков на полу и заплакал. Точнее, зарыдал в голос, как будто не было на всем свете никого более одинокого и несчастного… да так оно, наверное, и было. Подоспела полиция. Я сказал, что не хочу писать заявление и открывать дело, но они все равно задержали Джорджа, чтобы провести «психологическую экспертизу». Вот так добавилась еще одна запись не в его пользу. Копы подержали его два дня и отпустили, и он написал мне длинное письмо, очень грустное, о том, что он решил завязать и ненавидит себя за то, что хотел на меня напасть. Я ответил, что, разумеется, принимаю его извинения и считаю его блестящим столяром, но с тех пор вместе мы больше не работали. Не смогли, это даже и не обсуждалось. Я никогда больше о нем не слыхал. Пока Айви не пропала…

— А как насчет его сына, Майкла?

— Он мне никогда не нравился. Смурной парень, дерзкий и с большим гонором, и притом звезд с неба не хватает, как и большинство людей с высоким самомнением. Я знаю, что он частенько цапался с отцом и однажды нахамил, а Джордж в ответ отпустил ему такую оплеуху, что сбил парня с ног. Еще одно свидетельство против Джорджа, а только не надо забывать, что из себя он вышел, узнав, что Майкл занялся продажей наркоты. В общем, как видите, дружная и счастливая семейка.

— Вы так и не ответили, верите ли, что Джордж сделал это.

Снова долгий тяжелый взгляд на дно кружки с кофе.

— Вы на меня собираетесь ссылаться?

— Нет, если вы не захотите.

— Не надо. Интуиция мне подсказывает, что он никогда не причинил бы зла Айви. Но я же помню, как он тогда напал на меня. И знаю, что, когда у него в брюхе оказываются девять кружек пива, он делается как сумасшедший и бог знает на что тогда способен. И потом эта улика — ее белье у него в сарае. Так что ничего не могу сказать наверняка — все возможно. Все. Вот к таким примерно выводам я пришел.

Я спросила, с кем еще он посоветовал бы мне поговорить.

— Ну, например, с Ларри Корсеном, хоть мне и не нравятся святоши, гладкие, будто крупье из Лас-Вегаса, если вы понимаете, о чем я.

— Удачное сравнение. Может, я его у вас позаимствую.

— Только если не станете на меня ссылаться.

— С кем-то еще стоит побеседовать? — спросила я.

Пул отрицательно покачал головой и добавил:

— Если поговорите с народом в городе, вам любой скажет, что Джордж виновен, и сомневаться нечего… тем более что его женушка теперь поладила с боженькой. Но я сомневаюсь. Я очень сомневаюсь.

Уходя, я поблагодарила Дуэйна за уделенное мне время и спросила, как проехать к дому Макинтайров.

— Это тут рядом, через две улицы, — объяснил он. — Да вы сразу увидите, там перед входом телевизионные фургоны припаркованы. По-моему, эти стервятники ждут момента, когда обнаружат тело Айви, чтобы заснять, как Бренда бьется в истерике.

— Когда мать теряет ребенка… — услышала я собственный голос и опустила голову.

— Уж я-то это понимаю! Дня не проходит, пока мой парень в Афганистане, чтобы я об этом не думал. О том, как… если… хватит ли у меня сил…

Он снова начал изучать свой кофе.

— Мне кажется, я слишком много наговорил.

Распрощавшись с Дуэйном, я немедленно отправилась в «резиденцию» Макинтайров. Как и говорил Пул, найти дом оказалось просто. Снаружи у дома были припаркованы пять больших фургонов — передвижные телевизионные станции. Вокруг тусовались операторы и звукорежиссеры всех мастей, они переговаривались, курили, пили кофе из бумажных стаканчиков, вид у всех был усталый. Позади виднелся небольшой обветшалый дом. Крышу давно пора было подновить, да и крыльцо нуждалось в ремонте. На веревке сохло выстиранное белье, затвердевшее на морозе. В палисаднике перед входом красовался проржавевший допотопный автомобиль. Подобная картинка — а увидеть ее можно в любом рабочем районе по всей Северной Америке — служит ярким свидетельством социального неблагополучия, низкого уровня образования и полного отсутствия надежды на то, что жизнь наладится. У бедняги Джорджа Макинтайра не было шансов. То, что поведал мне Дуэйн Пул (а до него Мисси Шалдер), рисовало портрет человека, постоянно пребывавшего в домашнем аду. Мне припомнились собственные жизненные перипетии, сначала с родителями, потом с Тео, то ощущение беспомощности, когда опускаются руки, когда кажется, что вокруг тебя одни предатели. Джордж Макинтайр негодовал на окружающих и пил. Я негодовала на окружающих и делала вид, что справляюсь с ситуацией, отрицая таким образом свою депрессию. Джордж Макинтайр потерял ребенка. Я потеряла ребенка. Пусть детали наших трагедий сильно различались, нас объединяло одно: обоих бесила несправедливость других людей. И это уничтожило самое важное, что было в жизни каждого из нас.

Я колесила по Таунсенду еще с полчаса. Снова проехала мимо школы. И обратила внимание на полное отсутствие каких-либо зажиточных или хотя был мало-мальски приличных домов. Эта местность не была отмечена признаками богатства. Я зашла в крохотный ресторанчик выпить кофе. Сидя у барной стойки, я попробовала завести разговор с обслуживавшей меня женщиной с каменным лицом.