– Я бы не стала говорить, что Хаэмуас стареет, – возразила Табуба. Праздная улыбка по-прежнему играла у нее на губах. – И положение его жены дает мне существенные преимущества – богатство, власть, титул…

– Нет, дело не в этом, – задумчиво произнес Гори, – во всяком случае, это не главное. Тебе отлично известно, что все это я тоже смог бы со временем тебе предоставить. И все же почему ты обманула его с этим письмом, почему вынудила беднягу Птах-Сеанка написать ложь? Может быть, в Коптосе вообще нечего искать?

– А может быть, там можно найти слишком многое? Больше, чем ты в состоянии себе вообразить? – мягко возразила она, глядя на него прищуренными глазами. – Тебе это никогда не приходило в голову, мой ослепительный Гори? Нечто такое, что твое сознание окажется не в состоянии постигнуть. О нет, я не могу рисковать, не могу допустить, чтобы мой драгоценный Хаэмуас узнал всю правду. Еще не время. – И она одним гибким, грациозным, сводящим с ума движением села на постели.

– Но это время наступит, – сказал Гори. Он по-прежнему стоял рядом с ее ложем. – Я сам поеду в Коптос. Отправлюсь завтра же утром. И тогда настанет срок твоего окончательного разоблачения. Я не дам тебе погубить отца.

Она рассмеялась снисходительным смехом.

– Как ты хорош, когда сердишься! – сказала она. – И неужели ты думаешь, что после сегодняшней сцены он поверит хотя бы одному твоему слову? Я могу говорить ему все, что мне только заблагорассудится. Из Коптоса ты можешь привезти самые невероятные, самые ошеломительные известия, но твой отец слеп ко всему на свете, кроме меня одной, а значит, ты лишь понапрасну потратишь время, царевич.

«Мне хочется ее убить, – думал Гори, снедаемый ненавистью. – Крепко схватить руками ее нежную шейку и давить, давить, пока она не перестанет смеяться, не перестанет улыбаться этой своей лживой, надменной, такой обворожительной улыбкой…»

Табуба скрестила ноги, сидя на постели. Теперь ее улыбка сделалась еще шире.

– Тебе не удастся убить меня, милый Гори. О да, я отлично вижу, какое желание охватило тебя в эту минуту. Может быть, лучше предадимся любви? – И она отпустила простыню, ногой отбросила ее прочь и протянула к нему обнаженные руки. – Не хочешь ли отведать того, что твой отец получает от меня каждый день? Я часто думаю о тебе, когда он стонет и извивается, лежа на мне сверху.

– Ты отвратительна, – с трудом выдавил Гори, охваченный одновременно гневом и ужасом, отчего ноги у него подкосились, но слова Табубы всколыхнули в нем давнее страстное желание, такое знакомое и привычное, – его извечный неизменный спутник, не оставляющий Гори вот уже несколько месяцев, – более знакомое, нежели гнев.

Откинув назад голову, она закрыла глаза и выгнула спину.

– Ну, иди же, юный Гори, – прошептала она. – Возьми меня.

С бешеным криком он бросился на нее, собираясь стащить ее на пол и выбить из ее тела жизнь, но вместо этого он принялся страстно целовать ее в губы. Она не то смеялась, не то стонала – Гори не мог разобрать. Из самой глубины ее горла вырывались эти глухие, низкие звуки. Она обвила руками его шею, потом стала спускаться ниже, на пояс, потом еще ниже. Изо всех сил он пытался высвободиться из ее объятий, оттолкнуть от себя, но вместо этого его рука сжимала ее грудь, а вторая опустилась на бедро. Не разжимая объятий, они упали на постель. Он больше не мог сдерживать свою страсть к этой женщине, как не мог перестать дышать, и все же он презирал ее всей душой, как презирал и самого себя.

Крепко вцепившись пальцами ей в шею, другой рукой неистово барабаня по постели, Гори вошел в нее и очень скоро извергся. Он лежал на ней, обессиленный, его мышцы все еще были судорожно напряжены.

– А мне понравилось, – прошептала она ему на ухо. – Да, понравилось. – Вскрикнув, он отпрянул и скатился с постели на пол. – О, как хороша молодая горячая кровь! – продолжала Табуба. – Приходи согреть меня еще, царевич. Вряд ли у тебя достанет сил отказать мне, правда?

Шатаясь, он побрел к двери. Сам воздух этой комнаты давил на него, душил, так что Гори едва мог дышать. Охваченный страхом и паникой, он трясущимися пальцами нащупал задвижку, распахнул двери и бросился прочь мимо обескураженного стражника. Еще несколько шагов – и он на открытом воздухе. Из тенистой прохлады каменных стен он выскочил прямо в ослепительное царство знойного солнца; с трудом переводя дух, он остановился – и вдруг согнулся пополам.

– Царевич, тебе плохо, ты болен? – с тревогой спрашивал его стражник, бегущий за ним по пятам, но Гори не обратил на него внимания. На самом деле солнце уже палило не так нещадно. Ра склонялся к западу, и его лучи в эти полные очарования предсмертные часы заливали сад роскошным розовым светом.

Гори заставил себя двинуться с места. Медленно, но настойчиво он преодолевал расстояние, отделявшее жилище наложниц от главного дома. Потом свернул в сторону, обогнул дом сзади и вошел внутрь со стороны хозяйственных построек. В огромных кухонных помещениях плиты изрыгали клубы дыма, в воздухе висел густой аромат мяса, которое его матушка приказала приготовить к обеду. Желудок у Гори противно сжался, но он все равно вошел в кухню. Какой-то слуга расставлял на подносах, которые следовало отнести в обеденный зал, кувшины с цветами и посуду. Захваченный врасплох, он не сразу узнал царевича, но узнав, поспешно отвесил поклон. Схватив миску, Гори принялся ходить от стола к столу, прихватывая на ходу все, что попадалось, – хлеб, гранаты, связки лука-порея, финики, яблоки. Слуга смотрел на него открыв рот. Выходя, Гори кивнул ему.

Он крепко держал миску с едой всю дорогу до своих комнат. Буря стыда и негодования, охватившая его душу, мало-помалу стихала, Гори вновь обрел способность мыслить и рассуждать здраво. У входа в комнату Гори, прислонившись спиной к стене, сидел Антеф, с безразличным видом подбрасывая игральный кубик. При виде царевича он быстро вскочил на ноги и стоял, неуверенно глядя на друга. Гори жестом пригласил его войти.

– И дверь закрой, – приказал он.

Пока Антеф закрывал дверь, Гори аккуратно поставил миску с едой рядом с ложем. В эту минуту от одной только мысли о еде ему становилось нехорошо, но он полагал, что пища может понадобиться ему позже.

– Принеси сюда вон ту дощечку.

Он показал на писчие принадлежности, брошенные на полу рядом с большим столом, за которым Гори имел обыкновение работать. На один краткий миг перед мысленным взором Гори возник ясный образ приятного, любезного и не знающего печали молодого человека, каким он был когда-то, но теперь этот образ не имел никакого отношения к реальной жизни.

– Антеф, ты можешь написать под диктовку письмо?

– Конечно, могу, – ответил молодой человек, усаживаясь на пол и поудобнее устраивая дощечку на коленях. – Папирус уже прикреплен, и чернила, мне кажется, достаточно свежие. – Он потряс пером. – Кому будет адресовано твое послание?

– Моему деду Рамзесу. Перечисли все его титулы – он к этому относится со всей серьезностью. А потом пиши так: «Твой верный и послушный внук, царевич Гори, приветствует тебя. Прошу тебя, милый дедушка, разрешить одно семейное дело, что причиняет боль и страдания мне и твоей внучке царевне Шеритре. Мне стало известно, что наш отец, царевич Хаэмуас, недавно принял тайное решение лишить меня и мою сестру всего наследства, которое причитается нам по праву, и передать все права будущему ребенку своей Второй жены госпожи Табубы. У меня также имеются серьезные основания полагать, что госпожа Табуба обманула нашего отца в том, что касается ее родословной и происхождения и что она не имеет права быть женой царевича крови. Я пребываю в сильнейшем смятении, о Всемогущий, и прошу тебя расследовать это дело. Желаю твоему величеству долгой жизни, здоровья и процветания и остаюсь в твоей полной власти».