С литовскими, французскими костьми,

Там, где когда-то – Куликово поле,

Полтавская широкая равнина,

Там, где когда-то над Невой в Европу

Сверкнул очами первый император.

Они легли и более не встанут.

Им сладко спать в объятьях половецких,

Им хорошо с полками Гедимина,

Со старой гвардией Наполеона,

Над ними зашумит – о скоро, скоро,

Российский хлеб…

          Но тот, кто век потряс,

Тот без тебя окончить жизнь не может.

О гений Стратфордский, сойди к нему,

Введи его в твой сонм судеб ужасных

И научи последнему призванью!

Три ведьмы шепчут, шепчут и прядут.

Нить так тонка, а шепот так невнятен:

То Курский лес шумит вкруг полководца

И гнет дубы, а пряжа все бежит.

Не спится ночью во дворце ампирном,

Построенном еще при Александре,

Здесь варвар жил в усах и орденах,

Здесь в восемнадцатом году пытали,

А в тридцать первом строили больницу.

Теперь паркеты мохом поросли,

Со стен штофных еще глядят портреты

Красавиц с азиатскими глазами.

А лес шумит. И вот выходит он

В ненастье русское послушать бурю:

Или старухи нож дадут ему?

Иль подведут его под нож другого?

Или умчат его отсель в изгнанье?

Иль в клетке повезут в Париж развратный, как зверя?

Или вселенную к его ногам

Положат?

          Нить из темноты во тьму

Бежит, и век двадцатый нам невнятен:

Трагедия сердец не потрясает,

Поэзия, как мертвая орлица,

Лежит во прахе, музыка молчит,

Любовь не жжет, и мысль оскудевает.

Лишь кровь течет. Есть кровь. Мы все в крови.

Вода в крови, земля в крови, и воздух

В крови. И тот, убоины не евший

Всю жизнь, как мы, стоит по грудь в крови.

О гений Стратфордский, о дух могучий,

Ты кровь любил, приди ж, благослови

Закончить путь великий и кровавый!

Февраль 1943[1219]

Если сопоставить текст «Заклинания» с текстом «Шекспиру», то нельзя не заметить немногочисленных, но весьма существенных различий. В стихотворении «Шекспиру» Гитлер назван «тираном» [Берберова 2015: 78], а в «Заклинании» – «полководцем». В «Заклинании» не исключается возможность полной победы «полководца» («весь мир к его ногам положат»), тогда как в «Шекспиру» такой строчки нет.

Но особенно разнятся концовки двух версий этого текста. Стихотворение «Шекспиру» оканчивается так:

О гений Стратфордский, о дух могучий,

Ты кровь любил, приди же, помоги

Скорей закончить этот путь кровавый! [Там же].

В «Заклинание» эти строки выглядят по-другому:

О гений Стратфордский, о дух могучий,

Ты кровь любил, приди ж, благослови

Закончить путь великий и кровавый.

Призыв «благослови» звучит более торжественно, чем «помоги», что, похоже, обусловило сделанную правку. Но, конечно, самым важным различием между текстами был эпитет «великий», которым Берберова определяла в «Заклинании» путь своего героя. Во второй версии стихотворения этот эпитет отсутствует.

Помимо всего перечисленного, эти две версии отличаются датировкой. Стихотворение «Шекспиру» датировано 1942 годом, а «Заклинание» – февралем 1943-го. Причем в данном случае мы можем назвать и более точную дату, благодаря записи в дневнике Веры Зайцевой от 12 февраля 1943 года. Перечисляя гостей, пришедших на день рождения Бориса Зайцева, Вера Алексеевна пишет: «Вчера были Макеевы, Ася и Тусик с Андреем[1220]. Нина читала великолепные стихи “Заклинание”…» [Ростова 2016: 56][1221].

Важна ли в данном случае такая разница в датах? Безусловно, важна. Нет сомнений, что «Заклинание» было первой версией стихотворения, а «Шекспиру» – одной из последующих, и что поставленная под ним дата – 1942 год – не соответствует действительности.

Комментируя стихотворение «Шекспиру» и исходя из того, что под ним стоит реальная дата, Шраер высказал предположение, что этот текст был написан «до победы советских войск в Сталинградской битве (или, по крайней мере, до ноября 1942 г., когда советские войска перешли в наступление под Сталинградом, а войска нацистской Германии вошли в “свободную” зону Франции)» [Шраер 2010: 23][1222]. В сочетании со словом «тиран» (как был назван там Гитлер), а также с мольбой о скорейшем окончании «кровавого пути», стихотворение «Шекспиру» можно было трактовать как озабоченность Берберовой молниеносным продвижением немецких войск по территории Советского Союза и выражение надежды на их поражение.

Обнаружение «Заклинания», написанного в первой декаде февраля 1943 года, исключает возможность такой трактовки. К февралю 1943 года немцы уже давно вошли в «свободную» зону Франции. Что же касается Сталинградской битвы, то она закончилась как раз к началу февраля, и закончилась, как известно, первой по-настоящему крупной победой Красной армии.

Капитуляция попавших в окружение немецких войск произошла 2 февраля 1943 года, а стихотворение Берберовой было написано буквально через несколько дней. Таким образом, не остается сомнений, что оно представляло собой непосредственный отклик на это событие, о котором, прервав трансляцию концерта классической музыки, сообщило французское радио. Словом, тревогу Берберовой вызывала как раз победа советских войск под Сталинградом, положившая начало перелому в войне и, соответственно, реальной возможности поражения Гитлера. А в таком контексте само название – «Заклинание» – обретает вполне специфический смысл, в отличие от подчеркнуто нейтрального «Шекспиру».

Трудно сказать, когда была создана вторая версия «Заклинания». В своем «циркулярном» письме Берберова упоминала о написанных во время оккупации и посланных Керенскому «гражданских» стихах», несомненно, имея в виду текст под названием «Шекспиру»[1223]. Получение Керенским такого стихотворения подтверждала (с его слов) М. С. Цетлина, характеризуя этот текст как «оду против Гитлера»[1224]. И хотя отправить что-либо Керенскому в Америку Берберова получила возможность только после освобождения Франции, то есть осенью 1944 года, отредактировать «Заклинание» она могла, естественно, существенно раньше.

Как свидетельствуют дневники Берберовой военного времени, выдержки из которых она включила в «Курсив» под общим названием «Черная тетрадь», в конце декабря 1943 года произошло одно важное для нее событие, а именно встреча с давним знакомым, обозначенным в книге инициалом «С.». Этот человек, как и ряд других эмигрантов первой волны, поехал работать на оккупированную российскую территорию, но на время отпуска вернулся в Париж. Берберова рассказала «С.» о депортации Ольги Борисовны и ее сестры, и он на это ответил, что «они никогда не вернутся» [Берберова 1983, 2: 509]. Описав в дневнике свой разговор с «С.», Берберова добавляла: «Я ему не верю», но, похоже, что эта резкая фраза означала не недоверие к своему собеседнику, а, напротив, страшное подозрение, что он знает, о чем говорит [Там же]. Нельзя исключить, что именно после этой встречи она переделала «Заклинание», назвав переделанный текст «Шекспиру». «Полководец» в этой версии превратился в «тирана», встав, таким образом, на одну доску со Сталиным.

Однако в начале 1943 года Берберова, как и многие эмигранты первой волны, считала, что свергнуть большевистский режим можно только с помощью Гитлера, каким бы злодеем он ни оказался. У большинства были веские личные причины для острой ненависти к большевикам, и эта ненависть затмевала многое.

Практически у всех оставались в Советском Союзе близкие родственники, судьба которых была совершенно непредсказуемой. У Берберовой, в частности, мать и отец жили по-прежнему в Ленинграде, и они, как ей сумели