— Да оставьте вы Бога, монсеньор, ко всем чертям! — перебил его сеньор Петры, находившийся на некотором удалении от остальных, у окна, и в задумчивости накручивавший на палец длинный ус, некогда пшеничный, а теперь словно бы выцветший от седины.

— Сын мой! — округлил глаза Ираклий.

— Простите, ваше святейшество. — Ренольд скривил рот в брезгливой улыбке. — Я имел в виду совсем другое. Граф Раймунд со всеми баронами съехались в Наплузе у барона Балиана...

— Это всем известно! — не преминул напомнить граф Аскалона. — Лучше скажите, как заставить этого мерзавца открыть ковчег?

Князь, точно он и не слышал слов Гюи, продолжал:

— Дружины Триполи и Галилеи вместе превосходят силы Аскалона и то войско, которое есть у коннетабля Аморика и сенешаля Жослена, раза в полтора. Добавьте к ним Рамлу и, собственно, Наплуз, приплюсуйте туда и остальных баронов и ещё Боэмунда Антиохийского, вряд ли он останется в стороне, ведь граф Раймунд крестник его старшего сына. Вычтите Гольтьера Кесарийского...

— Сир Гольтьер с нами? — глупо заулыбался Гюи, переводя взгляд по очереди то на одного, то на другого, то на третьего магната государства, корона которого так упрямо не желала идти к нему в руки. Он чувствовал себя мальчишкой рядом с этими умудрёнными сединами вельможами, каждый из которых, за исключением разве что магистра Храма, годился в отцы златокудрому потомку Мелюзины. — Я не знал... Это... это хорошо, правда?

— Не особенно, — без выражения ответил Ренольд. — У сира Гольтьера дружина приблизительно равна моей. Так что и меня можно не считать, равно как и храмовников.

— Во имя Иисуса! — с пафосом воскликнул патриарх. — Неужели они решатся силой взять Град Господень?! Я прокляну их! Отлучу от церкви! Изгоню из храмов!

— Полно вам, ваше святейшество, — примирительным тоном проговорил князь. — Зачем же так сурово? Сразу изгонять?

— А что же делать, мессир? Может, подскажете?! — всплеснул руками Ираклий. — Как нам убедить этого твердолобого, этого закоснелого, этого... этого... Я даже не знаю, как назвать человека, которому наплевать на интересы Святой Земли!

Патриарх очень нервничал. Остальным-то что? Ни один монарх, даже случись горе, и им бы стал граф Раймунд, практически не в состоянии лишить фьефа графа Гюи или князя Ренольда и уж тем более будет бессилен навредить магистру Храма. А вот что касается святительского престола Иерусалима... Ираклий прекрасно отдавал себе отчёт в том, что в голове, которую ему рано или поздно предстояло увенчать короной, могла развиться пренеприятнейшая идея собрать клириков и поставить перед ними вопрос о соответствии их руководителя занимаемому положению.

Между тем граф Аскалона считал себя стороной, которая в случае неудачи предприятия более всего может пострадать. Терзания святителя Иерусалимского заботили его куда меньше, чем мысль о короне. Не то, чтобы Гюи нравилось за всё отвечать, но вот перспектива самому никому не давать отчёта в своих действиях его вполне устраивала. Сидя на феоде, греясь в лучах умилённых взглядов любимой супруги, он уже порядком забыл о том, как утомительно отбиваться от наседающих на тебя баронов — каждый ведь лезет с советом, каждый своего требует, всяк норовит уму-разуму поучить!

— И правда, господа? Что же делать?! — воскликнул Гюи.

— Давайте отправимся к нему все вместе, — предложил Ренольд. — Придём и спросим, кого он хочет видеть королём, сира Гвидо Лузиньянского, графа Раймунда или моего пасынка Онфруа?

— А при чём тут Онфруа, мессир? — хором спросили трое других участников совещания.

— Вы, верно, забыли, господа. Ведь его жена Изабелла, а она как-никак принцесса. — Он сделал паузу и продолжал: — Вот давайте и спросим многоуважаемого магистра Госпиталя, хочет ли он жить в королевстве, где властвуют грифоны? Может, ему податься в Константинополь? Перенести туда резиденцию?

Жерар де Ридфор только хмыкнул, вероятно представив себе госпитальеров, переезжающих на постоянное место жительства в Восточную империю.

Патриарх покачал головой:

— Этак-то он и вовсе осерчает.

— А что нам терять? — спросил князь. — Если мы не коронуем принцессу Сибиллу теперь же, мы не коронуем её уже никогда. Или вам не известно, что народ Иерусалима сегодня поёт осанны тем, кого завтра распинает на кресте?

* * *

Граф Раймунд узнал о том, что его попросту обманули, довольно поздно.

Открыв двурушничество сенешаля, бальи отправил гонцов в Триполи, а сам, собрав дружину Галилеи, вместе со старшими пасынками Юго и Гвильомом в начале первой декады сентября 1186 года пожаловал в Наплуз на огонёк к лучшему другу барону Балиану, куда уже начали прибывать и другие нобли Иерусалимского королевства, возмущённые предательством патриарха и Куртенэ.

Регент дважды собирал собрание, но всякий раз прения заканчивались ничем. Одни требовали немедленного похода на Иерусалим, другие настаивали на том, чтобы сначала обезопасить тыл — выбить войска коннетабля Аморика и сенешаля Жослена из Акры, Тира и Бейрута, а уж потом без спешки и постоянной необходимости оглядываться назад предъявлять претензии сторонникам принцессы Сибиллы в столице. Самое же неприятное, по крайней мере для графа, высказанное тремя его вассалами, сеньорами Ботруна, Джебаила и Мараклеи, предложение сделать королём Раймунда, было встречено остальными баронами весьма холодно, хотя хитроумный Плибано и дал им недвусмысленно понять, что в обмен на увенчание регента иерусалимской короной последний гарантирует им продолжительный мир с Салах ед-Дином. Не все пулены жаждали мира, некоторым речи пизанца показались изменническими. Плибано стушевался и, поджав хвост, ушёл в тень; больше о перспективах избрания на трон прокуратора не заговаривал никто.

Между тем, как всякий радушный хозяин, сеньор Балиан не жалел ни казны, ни провианта, ни вина для своих многочисленных, шумных и, что самое главное, невероятно прожорливых гостей. Он из кожи вон лез, дабы не допустить уныния среди соратников. Певцы и жонглёры без устали потешали на пирах рыцарей, но более всего восхитил их сам сеньор Наплуза, который как раз накануне всей заварушки приобрёл неплохого жеребца, которого, к всеобщему неописуемому удовольствию, назвал Геркулесом[95].

Тёзка патриарха немедленно получил возможность выбрать себе «жену», с которой и был «обвенчан» привычным к «епископской» службе Караколем. Надо ли говорить, что, прежде чем вести «новобрачную» к алтарю, её нарекли Пасхией де Ривери? Настоящая мадам патриархесса в Наплузе, где законный супруг её имел своё дело, разумеется, отсутствовала, предпочитая компанию любострастного святителя, но рыцарей это, конечно же, не смущало.

Нетрудно понять,