Никогда прежде Аномандр Рейк не пользовался этой магией. Сдерживать ее было актом милосердия для любого, кто ее наблюдал, кто мог понять ее значение.

Но сегодня ночью у Аномандра Рейка на уме было другое.

Цепи дыма, цепи, цепи и цепи заполнили всю ширину улицы, тянулись вверх и вниз, расползались по боковым улицам и переулкам, за ворота усадеб, заползали под двери и в окна. Забирались по стенам.

Ломались деревянные преграды – двери и брусья, ворота и оконные рамы. Камни трескались, кирпичи разлетались осколками. Стены качались. Здания стонали.

Он шел дальше, и цепи туго натягивались.

Пока не требуется сверхъестественных усилий при каждом шаге. Пока не нужно раскрывать нужные силу и волю.

Он шел дальше.

По всему осажденному городу маги, ведьмы, волшебники и колдуны зажимали уши, зажмуривали глаза, спасаясь от невыносимого давления. Многие падали на колени. Другие шатались. А некоторые сворачивались на полу в клубок; мир стонал.

Бушующие пожары задыхались, захлебывались.

Вой Гончих стихал, словно прижатый тугим клапаном.

Сестры-близнецы в покрытой коркой застывшей магмы яме замерли, забыв о намерении выцарапать друг дружке глаза. Среди густых туч ядовитых испарений, по колено в магме, как в жидких нечистотах, сестры медленно подняли головы.

Словно принюхивались.

Драгнипур.

Драгнипур.

Из Усадебного квартала, через вдающийся в него клином Даруджийский и через другие ворота – на главный проспект Озерного квартала, идущий параллельно береговой линии. Дойдя до прямого, ровного участка, Сын Тьмы остановился.

В четырех улицах от него, на той же широкой дороге Худ, Владыка Смерти, вгляделся в серебряногривую фигуру, которая, казалось, помедлила, но лишь одно мгновение, и продолжила путь.

Худ чувствовал беспокойство, однако шел дальше.

От силы этого меча дух захватывало даже у бога. Дух захватывало.

Он ужасен.

Размеренными шагами двое сближались.

Гончие замолкли. Дым после утихших пожаров стелился по земле, судорожный свет голубых фонарей был еле виден. Пронзая черные тучи, кружили Великие Вороны – появлялись и исчезали; и за несколько мгновений до того, как две фигуры на дороге сблизились, громадные птицы начали рассаживаться по крышам домов, выходящих на улицу, рядами, целыми стаями десятками – и сотнями.

Они здесь.

Чтобы наблюдать.

Узнать. Убедиться.

А возможно, покормиться.

Между ними осталось три шага. Худ замедлился.

– Сын Тьмы, – сказал он. – Я обдумал…

Мелькнул меч, яркой дугой ударил Владыку Смерти в шею и прошел насквозь.

Голова Худа крутнулась в разрезанном капюшоне, а тело, потерявшее голову, качнулось назад.

С тяжелым хрустом голова бога упала на булыжники, перекатилась на одну щеку, выпучив безжизненные глаза.

Черная кровь хлынула из обрубка шеи. Еще шаг назад, ноги подогнулись, Владыка Смерти упал на колени, а потом сел.

Перед мертвым богом Аномандр Рейк, с искаженным лицом, пытался устоять на ногах.

Необычайный груз, навалившийся в этот момент на него, был невидим взгляду смертного, его не видели даже тысяча Великих Воронов, рассевшихся вдоль улицы. Но груз этот был невыносим.

Сын Тьмы, с Драгнипуром в руке, согнулся, как старик. Острие меча, скользнув, уперлось между четырьмя булыжниками. Аномандр Рейк оперся на меч, напрягая мышцы слабеющих ног – нет, этот груз не удержать.

И он осел перед мечом, ухватившись руками за перекрестье рукояти, и уперся лбом в Драгнипур – только этим он отличался от бога напротив.

Они сидели на коленях, как зеркальные отражения.

Один опирался на меч, прижавшись лбом к блестящему, окутанному дымом клинку. Второй, обезглавленный, положил ладони на бедра.

Один мертв.

Второй, в этот миг, совершенно… беспомощен. Птицы все заметили.

Птицы быстро приближались.

А ночь… ночь едва перевалила за середину.

Они не останавливались на ночевку. Глядя на север, на бледное свечение города, на красные вспышки, Путник шагал как одержимый. Порой Самар Дэв, выехав с Карсой на очередной пригорок и глядя на далекий пожар, боялась, что Путник догонит их и нападет. Зарубит обоих мечом. Чтобы забрать Погрома и пустить его вскачь в Даруджистан.

В городе происходило что-то ужасное. Самар Дэв не могла унять дрожь. Казалось, череп трещит от невыносимого давления, которое усиливалось с каждым шагом. Ее лихорадило, ныл живот, во рту пересохло, и она обхватила мускулистый торс Карсы Орлонга, как мачту на корабле, попавшем в шторм. Карса уже давно ничего не говорил, а ей не хватало смелости нарушить мрачное молчание.

Уже меньше лиги оставалось до вспышек и грохота города.

Когда Путник поравнялся с ними, он их словно не заметил. Он что-то бормотал себе под нос. Неясные доводы, еле слышные возражения, обрывки странных, бессвязных фраз – он как будто пытался найти оправдания тому, что сделал, или тому, что собирается сделать. Иногда получалось, что он имеет в виду и то, и другое. Будущее мешалось с прошлым в водовороте вокруг измученной души. Самар Дэв не могла слушать.