Бешеный пульс грохотал в голове. Оранжевые вспышки, сухой жар на лице – боги, с ним что-то не так, совсем не так. Недалеко от его дома живет старая знахарка – после сегодняшней ночи нужно сходить к ней. Боль пронзает руки и ноги, но он не будет останавливаться, даже чтобы отдышаться.

Он нашел убийцу. Наконец-то. И ничто его не остановит.

Стражник упрямо шел вперед, и лампа отчаянно раскачивалась.

Гэз подошел к двери, распахнул ее и остановился, оглядываясь. Тупая баба даже не разожгла очаг – где она шляется? Он прошел по единственной комнате – хватило трех шагов – до задней двери и пинком распахнул ее.

Ну конечно, вот и она, стоит спиной к нему, прямо перед кругом из плоских камней, который обустраивает днями и ночами. Просто как безумная, и взгляд у нее в последнее время… ладно, они и так в беде.

– Торди!

Она даже не обернулась, а только сказала:

– Подойди сюда, муж.

– Торди, у нас беда. Я облажался. Мы облажались… нужно подумать, нужно уходить, покинуть город… нужно бежать…

– Никуда мы не побежим, – ответила она.

Он встал рядом с ней.

– Слушай, тупая баба…

Она просто подняла руку и провела чем-то холодным и острым ему по горлу. Гэз выпучил глаза, поднял искалеченные руки и почувствовал, что по шее струится горячая кровь.

– Торди? – Он говорил, булькая.

Гэз упал на колени, а жена обошла вокруг него и легко повалила ничком на каменный круг.

– Ты был хорошим солдатом, – сказала она. – Собрал так много жизней.

Его охватывал ледяной холод. Гэз попытался приподняться, но сил уже совсем не осталось.

– И я, – продолжала жена. – Я тоже была хороша. Сны… он сделал все таким простым и очевидным. Я была хорошим каменщиком, приготовив все, мой муж… для тебя. Для него.

Лед, заполнявший Гэза, внезапно достиг самой глубины, и словно нечто – то, что принадлежало только ему, что он называл своим «я», – задрожав, закричало, пожираемое холодом; жизнь просто уходила кусочек за кусочком, кусочек за кусочком…

Торди уронила нож и отступила, когда сам Худ, Владыка Смерти, Верховный король Дома Смерти, Обнимающий Павших, начал являться во плоти на каменном циферблате перед ней. Высокий, завернутый в гниющую зелено-коричнево-черную мантию. Лицо было спрятано, однако в темноте сверкали щелки глаз и тускло поблескивали желтые клыки.

Худ стоял на забрызганных кровью камнях в заросшем саду в Гадробийском квартале города Даруджистан. Не призрачная проекция, не тень за завесой силы, даже не привидение.

Нет, это был сам Худ, бог.

Здесь и сейчас.

А над городом со всех сторон нарастал рвущий уши и сердца вой Гончих.

Владыка Смерти явился, чтобы пройти по улицам Города голубых огней.

Стражник вышел на улицу, где находился дряхлый дом, где и жил серийный убийца; только было трудно разглядеть что-либо за пульсирующими волнами тьмы, которые накатывались со всех сторон все быстрее и быстрее, как будто время жутко, как в кошмаре, сжималось: день врезался в ночь, ночь – в день, и дальше, и дальше. Стражник как будто сам врезался в собственную старость, в свой смертный миг. Рев заполнил голову стражника, мучительная боль брызнула из груди, воспламенила руки, шею. Стиснутые зубы скрипели, и дыхание причиняло мучения.

Пройдя полдороги до входной двери, стражник упал на колени, согнулся пополам и повалился на бок; лампа звякнула о булыжник. И вдруг он понял, что может думать тысячу мыслей сразу, и получил в свое распоряжение все время мира – когда испустил последний вздох. Многое стало ясно, просто – и эта простота подняла его над телом…

Паря над своим трупом, он увидел, как со стороны дома убийцы появилась фигура. Измененным зрением он различал все черты древнего, нечеловеческого лица под капюшоном: глубокие морщины – опустошенную карту бесчисленных веков. Клыки, торчащие из нижней челюсти, обколотые и потрепанные, с ободранными и растрескавшимися кончиками. И глаза… такие холодные, такие… обеспокоенные – стражник немедленно узнал, кто перед ним.

Худ. Владыка Смерти пришел за ним.

Бог поднял ужасный взор, пригвоздив стражника к месту.

В голове загрохотал голос, тяжелый, словно горная лавина.

– Я никогда не думал о справедливости. До сих пор. Мне все равно. Горе безвкусно, печаль – пустой вздох. Проживи вечность в прахе и пепле – и тогда рассказывай мне о справедливости.

Стражнику нечего было ответить. Он и так спорил со смертью ночь за ночью. Он проделал весь мучительный путь от самой таверны «Феникс». Каждый проклятый шаг. А теперь все кончено.

– И вот, – продолжал Худ, – я стою здесь. Меня окружает воздух, он врывается в мои легкие, он живой. Я не в силах предотвратить то, что происходит при каждом моем шаге в смертном мире. Я не могу не быть собой.

Стражник поразился. Владыка Смерти оправдывается?

– Однако сейчас я сделаю по-своему. Я сделаю по-своему. – И он шагнул вперед, подняв сухую руку, – стражник заметил, что на руке не хватает двух пальцев. – Твоя душа сияет. Сияет ярко. Ослепительно. Так много чести, так много любви. Сострадания. В оставшейся после тебя пустоте твои дети не получат того, что могли бы. Они замкнутся вокруг шрамов, и раны не исцелятся никогда, и они привыкнут грызть свои шрамы, лизать их, пить до дна. Так не годится.

Стражник содрогнулся и вернулся в тело на булыжнике. Он почувствовал, как сердце стукнуло и забилось неожиданно легко и с непривычной энергией. Стражник глубоко вдохнул – удивительный прохладный воздух прогнал остатки боли, прогнал далеко прочь.

Все, что было с ним в последние мгновения – сверкающая ясность зрения, захватывающее дух понимание всего на свете, – скрылось за знакомой тучей, серой и густой, где все фигуры – лишь намеки, где он совершенно терялся. Терялся всегда, как и все смертные души, сколько бы они ни твердили об определенности и вере. И все же… и все же эта туча была теплой, пронизанной драгоценными вещами: любовью к жене, к детям; интересом к их жизни, к ежедневным открытиям.

Вставая на ноги, стражник понял, что плачет. Он повернулся, чтобы посмотреть на Владыку Смерти, не надеясь, если честно, увидеть того, кто наверняка появляется только перед умершими или умирающими – и вскрикнул от изумления.

Худ – совершенно реальный – шагал по улице на восток; и связывающие их нити словно растягивались, лопались, уносясь в ночь; с каждым шагом бога стражник ощущал, как возвращается к нему жизнь, осознание важности текущего момента – и всех последующих.

Он повернулся – и это получилось легко – и устремил взор на распахнутую дверь: за ней скрывалось нечто темное и прогнившее, ужас и безумие.

Стражник не стал медлить.