– Могу я спросить, кем вы работаете? – поинтересовался вьетнамец.

– Конечно. Я в отставке, – ответил я.

– В Америке так рано уходят в отставку? – удивился он.

– Пол выглядит моложе, чем есть на самом деле, – объяснила Сьюзан.

Трам и Тед хихикнули. Тед покосился на нас – он явно решил, что мы уже переспали.

Мы немного поболтали, заказали еще по пиву, и каждый сбегал в туалет.

Мистер Трам был не первым северовьетнамским солдатом, с которым я здесь познакомился, но я еще ни с кем не пил пиво, и мое любопытство росло.

– Что вы думаете об американцах, которые снова приезжают сюда? – спросил я его.

Он ответил без всякого колебания:

– Я считаю, что это хорошо.

Я не люблю вдаваться в политику, но все-таки задал вопрос:

– Вы полагаете, та цель, за которую вы боролись, стоит всех смертей и страданий?

Трам снова ответил, ни секунды не раздумывая:

– Я сражался за объединение страны.

– Хорошо. Страна объединилась. Но почему Ханой так плохо обращается с югом? Особенно с ветеранами южновьетнамской армии?

Кто-то пнул меня под столом. И я догадался, что это не Трам и не Тед.

– После победы было допущено много ошибок, – сказал вьетнамец. – Правительство это признает. Настало время думать о будущем.

– У вас есть друзья, которые раньше служили в южновьетнамской армии? – спросил я его.

– Нет. Моему поколению трудно забыть вражду. Когда мы встречаемся на улице, в автобусе или кафе, мы вспоминаем, какие страдания причинили друг другу. Смотрим друг на друга с ненавистью и отворачиваемся. Это ужасно, но я думаю, следующее поколение будет лучше, чем мы.

Мы снова занялись пивом. Странно: бывший капитан Трам пил с двумя американцами, которые неподалеку от этого самого места пытались его убить. Но не имел сил даже поздороваться с бывшим южновьетнамским солдатом. Я подумал, что причины этой вражды между южанами и северянами крылись не столько в войне, сколько в том, что происходило потом. Война – простая штука. А вот мир – вещь невероятно запутанная.

– Автобус отходит через полтора часа, – сообщил Тед. – Я думаю, никто не станет возражать, если вы присоединитесь к нам.

– У нас машина с шофером, – ответил я. – Вы можете поехать с нами.

– В самом деле? Хорошо. – Он посмотрел на гида. – Вы не против?

– Нисколько.

Тед настоял, что за пиво будет платить он, и мы вышли из заполненного людьми кафе.

Лок был там, где мы его оставили. Он что-то сказал Сьюзан, та ответила, и это повергло Теда в совершеннейший шок.

– Вы говорите по-косоглазому? То есть я хотел сказать, по-вьетнамски?

– Немного, – ответила она.

– Господи, кто может одолеть эту тарабарщину?

Я, Сьюзан и мистер Трам втиснулись на заднее сиденье, а большущий Тед устроился на переднем, и мы поехали.

Мы направились на восток по шоссе № 9, и Трам принялся зарабатывать свой гонорар:

– Посмотрите направо. Там сохранились развалины старого форта французского Иностранного легиона.

Мы повернули головы, а Сьюзан и Тед щелкнули затворами фотоаппаратов.

– Его занимала Народная армия, – продолжал наш гид, – пока... – Трам посмотрел на меня и улыбнулся, – пока не прилетел мистер Пол с сотнями вертолетов.

Странное ощущение. Я сидел задница к заднице с человеком, которого, если бы встретил в то время, в секунду бы размазал на месте. Или он убил бы меня. А теперь он работал моим экскурсоводом и рассказывал, как я здесь высаживался.

Вьетнамец честно отрабатывал деньги:

– Направо отходит дорога, которая является частью тропы Хо Ши Мина. Она ведет в расположенную в долине Ашау деревню Алуой – сцену продолжительных жестоких боев. В миле к югу отсюда есть мост Дакронг – подарок вьетнамскому народу от братской социалистической Кубы. Если хотите, позднее мы можем осмотреть этот мост.

Сьюзан что-то сказала Траму, и тот кивнул головой.

Тед услышал и встрепенулся:

– В чем дело?

– Мы оттуда приехали. Пол там воевал.

– Ах да, – вспомнил Тед. – Вы ведь в то время отсюда ломанули в Ашау. Ну и как там все было?

– Неважнецки.

– Но не хуже, чем в Кесанге, приятель.

На войне, как в аду, существуют нисходящие круги, и любой солдат уверен, что он уже в последнем. Нет смысла его переубеждать: его ад – это его ад, а твой – это твой.

– Мой брат воевал в долине Ашау, – сказал Трам.

Никто не спросил, что его брат делает сейчас.

Вьетнамец вернулся к своим обязанностям гида.

– По обеим сторонам дороги, – объявил он, – раскинулись возделываемые поля. Основная продукция – кофе, овощи, ананасы. Во время войны долина обезлюдела – остались только кое-какие горские племена, которые стали союзниками американцев. Вернулись очень немногие, и сейчас здесь живут главным образом переселенцы с побережья. Они называют населенные пункты именами тех поселков и деревень, откуда приехали сами. И если к ним приезжают гости из родных мест, достаточно произнести название своей деревни, и им укажут, куда ехать.

– В Штатах то же самое, – вступил в разговор Тед. – Нью-Йорк, Нью-Джерси, Нью-Лондон и что там еще...

– Да! – встрепенулся Трам, который не получил свою зарплату. – Видите прудики по всей этой местности? Это не прудики – это бомбовые воронки. Их тут тысячи. Но еще больше завалили землей. А в тех, что остались, выращивают уток и разводят всякую водяную живность.

Я запомнил, как это смотрелось с воздуха, когда мы подлетали. Все коричневое от дефолиантов, пепел, километры северовьетнамских траншей и воронки. Лунный пейзаж.

Я представил, как капитан Трам со своими товарищами сидел в укрытии или в щели, курил, разговаривал и надеялся на спокойную ночь. А в это время в шести милях над головой, слишком высоко, чтобы видеть или слышать, огромные восьмимоторные "Б-52" одновременно открывали бомболюки. Бомбы не свистели и не визжали. Вопили люди, когда на их головы без предупреждения валился смертоносный груз.

Бомбы назывались "Арк лайт страйк", они превращали местность в ад на земле, словно из глубин восставала сама преисподняя. И не было рукотворного укрытия или такого глубокого бункера, который мог противостоять взрывателю замедленного действия, – бомба сначала зарывалась глубоко под землю, а уж потом взрывалась. Но даже если бомба не попадала в цель и не превращала человека в пар, ударная волна делала из его мозга желе, перемешивала внутренности, рвала барабанные перепонки и подбрасывала в воздух, точно кусок дерьма. А иногда бомба хоронила людей заживо, если обрушивалась траншея, тоннель или блиндаж.