— Вряд ли этого ехидства было достаточно для того, чтобы Брюс отрубил ему голову.

— Да, если бы мы имели дело с нормальными людьми. Я начинаю думать, что во всем этом деле есть какая-то повышенная ненормальность, Фокс. Словно актеров мотивировала сама пьеса. Это приводит нас к предположению, что ни одна пьеса не является такой маниакально-навязчивой, как «Макбет». А это нелепо.

— Ладно. Так что нам нужно сделать?

— Найти окончательный мотив, который даст нам время убийства: сразу после слов «в руке того, кто женщиной рожден». Найти на это время алиби для всех актеров, кроме одного, и предъявить ему обвинение. Это в идеале. Ладно. Давайте займемся алиби и посмотрим, удастся ли нам сделать это полностью. Солдаты, вся массовка и дублеры, заняты в битве: все лорды, лекарь в костюме одного из солдат Макбета, Малькольм, Сивард. Остаются Рэнги, Гастон и Банко. Макдуф отпадает. Король. Где был реквизитор?

— В левом углу сцены, занимался мечом, — сказал Фокс.

— Короля можно отметать.

— Почему?

— Слишком глуп, — сказал Аллейн. — И слишком стар.

— Ладно, короля не считаем. Как насчет реквизитора? Есть хоть какой-нибудь мотив?

— Разве что внезапно выяснится что-нибудь. В каком-то смысле, конечно, заманчиво его заподозрить. Никто бы не обратил внимания на то, что он прошел в левый угол сцены. Он стоял бы там с обнаженным мечом, когда Макбет ушел за кулисы, и мог бы убить его и надеть его голову на меч.

— Как и Рэнги, ему бы пришлось солгать Гастону, но, думаю, это прозвучало бы правдоподобно, — сказал Фокс. — Гастон торчит там, и реквизитор говорит ему: «Ради бога, сэр, он потерял сознание. Осталась речь Макдуфа и поединок. Вы ведь знаете его. Вы можете его заменить». А позже, когда обнаружили тело, он говорит: было так темно, что он просто увидел его лежащим там, до выхода Макдуфа на поединок оставались считаные минуты, и он побежал, нашел Гастона и попросил его помочь. Все складывается.

Кроме…

— Мотива? Черт побери, Фокс! — закричал Аллейн. — Мы потеряли былую хватку. Мы распустились. Версия о том, что Гастону сказали об обмороке Макбета, не работает. Она не работает ни с кем, кто бы ни попросил его это сделать. Он бы рассказал нам об этом. Конечно, рассказал бы. Возвращаемся к началу.

Они долго молчали.

— Нет, — сказал наконец Аллейн. — Существует только один ответ. Нам лучше получить ордер, старина.

— Полагаю, что так, — мрачно сказал Фокс.

IV

Прослушивания почти закончились, и актеров на все роли набрали из нынешней труппы. В администрации занимались звонками в газеты, и Перегрину в самом деле полегчало. Каким бы ни был исход и кого бы ни арестовали, они занимаются своим делом в своем театре. Они занимаются тем, что им положено: готовят новую пьесу.

Надо ли говорить, что диссонанс вносил Гастон. Он, конечно, не участвовал в прослушиваниях, но и не уходил из театра. Едва прослушивания закончились, как он принялся цепляться то к одному, то к другому нервничающему актеру, и темой всех его нудных разговоров был клейдеамор. Он хочет, чтобы ему его вернули. Срочно. Они пытались заставить его замолчать, но он снова и снова упорно возвращался к этой теме и громко жаловался своим звучным голосом, что он снимает с себя всякую ответственность за все, что случится с любым, в чьи руки отдали меч.

Он пожелал встретиться с Аллейном, но ему сказали, что Аллейн и Фокс ушли. Куда? Никто не знал.

Наконец Перегрин прервал прослушивание Рэнги и сказал, что он не может пустить Гастона в зал, пока они работают. Что ему нужно?

— Мой клейдеамор, — пророкотал тот. — Сколько еще я должен это говорить? Вы идиот? Неужели вы получили недостаточно доказательств того, что он может сделать, если его коснется непосвященная рука? Это моя вина, — кричал он. — Я позволил использовать его в этой кровавой пьесе. Я освободил его силу. Вам нужно лишь изучить его историю, чтобы понять…

— Гастон! Хватит! Мы заняты, и нас это не касается. У нас нет времени слушать ваши гневные речи, и в мою сферу деятельности не входит истребование этого предмета назад. В любом случае мне бы его не отдали. Будьте добры, уймитесь. Оружие находится в полной безопасности под присмотром полиции, и вам его вернут в должное время.

— В безопасности?! — вскричал Гастон, тревожно размахивая руками. — В безопасности?! Вы меня с ума сведете.

— Этого недолго ждать, — заметил великолепный голос в задних рядах.

— Кто высказал это отвратительное замечание?

— Я, — сказал Баррабелл. — По-моему, вас вполне можно признать невменяемым. В любом нормально управляемом государстве…

— Замолчите оба! — закричал Перегрин. — Господи боже, разве нам мало всего досталось?! Если вы двое не можете замолчать, то по крайней мере идите туда, где вас не будет слышно, и продолжайте спорить на улице!

— Я подниму этот вопрос в профсоюзе. Меня уже не в первый раз оскорбляют в этом театре…

— …мой клейдеамор. Я умоляю вас подумать о том…

— Гастон! Отвечайте: вы пришли на прослушивание? Да или нет?

— Я… Нет.

— Баррабелл, вы пришли на прослушивание?

— Да. Но теперь я вижу, что это было напрасно.

— В таком случае ни у одного из вас нет права здесь находиться. Я должен попросить вас обоих уйти. Уйдите оба, бога ради.

Открылись двери в фойе, и голос Уинти Морриса произнес:

— О, простите. Я не знал…

— Мистер Моррис, подождите! Мне нужно с вами поговорить. Мой клейдеамор, мистер Моррис! Пожалуйста!

Гастон заторопился по проходу и вышел в фойе. Двери качнулись, и его голос превратился в отдаленный гул.

Перегрин сказал:

— Мне очень жаль, Рэнги. Мы продолжим, когда я улажу этот идиотский вопрос. — Он взял Баррабелла под локоть и отвел его в сторонку. — Брюс, дорогой мой, — сказал он, заставив свой голос звучать с теплотой, которой он на самом деле не чувствовал. — Аллейн рассказал мне о вашей трагедии. Я вам очень, очень сочувствую. Но я должен спросить вас вот о чем: вы не думаете, что, работая в одной труппе с Уильямом, вы будете очень несчастны? Я думаю, что так и будет. Я…

Баррабелл смертельно побледнел и уставился на Перегрина.

— Ах ты крыса, — сказал он, развернулся, схватил чемодан и ушел из театра.

— Фух! — выдохнул Перегрин. — Ладно, Рэнги. Продолжим прослушивание.

К утру понедельника в театре почти не осталось следов «Макбета». Блоки декораций, казавшиеся из зала монолитными, но на самом деле беззвучно вращавшиеся, чтобы показывать разную обстановку, разобрали и прислонили к стенам. Скелет сняли с виселицы и унесли в комнату для хранения реквизита, оставив на нем его неприглядные лохмотья. Каждый дюйм сцены тщательно вымыли, и теперь она пахла дезинфицирующим средством. В вестибюле старые афиши «Макбета» заменили на рекламу новой пьесы; из огромных рам в фойе вынули фотографии актеров. Фотографию Макбета в полный рост свернули и убрали в картонный футляр, который спустили в подвал. В книжном киоске убрали в коробки большую часть того, что стояло на витрине; программки рассовали по мусорным мешкам.