— Я читал и перечитывал все дело с самого начала, и для меня в нем все так же очевидно, как нос на вашем лице, Братец Лис, но черт меня подери, если это так же ясно кому-нибудь другому. Все это слишком далеко от коротких простых показаний, хотя, видит бог, все они на месте. Я не знаю. У вас есть ордер. Пойдем и возьмем его за шиворот? Или нет?

— Если мы этого не сделаем, то вряд ли найдем что-то еще.

— Да. Думаю, так и есть.

Зазвонил телефон. Пока Аллейн слушал и делал записи, лицо его прояснилось.

— Спасибо, — сказал он, — думаю, что да. Честно признаюсь, я не заметил… Это может оказаться значительной… Понимаю… Спасибо, Перегрин, — повторил он и положил трубку, подвинув бумагу к Фоксу, который с готовностью надел очки. — Это поможет, — сказал он.

— Еще как, — согласился Фокс.

— Я этого совершенно не заметил.

— Вы ведь не знали, что произойдет убийство.

— Не знал. Но этого не знал и юный Робин. Подготовьте, пожалуйста, машину и пару полицейских, Фокс.

Он достал наручники из ящика стола.

— Думаете, он будет буянить?

— Не знаю. Все возможно. Поехали.

Они спустились на лифте.

Был теплый летний вечер. Машина ждала их; Аллейн назвал водителю адрес. Они с Фоксом сели впереди, двое полицейских в форме — сзади.

— Будет арест, — сказал Аллейн. — Я не думаю, что возникнут серьезные проблемы, но нельзя сказать наверняка. Это убийство Макбета.

Мимо них текли потоки машин, огней, спешащих людей, бессчетных срочных дел и событий — всего того, что можно увидеть в Лондоне прекрасным теплым вечером. В пригороде машин стало меньше. В Даличе их машина замедлила ход и съехала на обочину. В тупике сбоку от Аллейн Роуд царила темнота, окна в доме тоже были темными.

— Привет, — сказал Аллейн. — Никаких движений?

— Он никуда не выходил, сэр. У задней двери дежурит один из наших парней.

— Хорошо. Готовы?

— Да, сэр.

Остальные трое полицейских встали у Аллейна за спиной. Аллейн нажал на кнопку звонка. Шаги. Тусклый свет за стеклянными дверными панелями и прекрасный актерский голос, который произнес: «Я открою». Снова шаги, звяканье цепочки и поворот ключа в замке. Дверь открылась. На фоне тускло освещенного холла стояла высокая фигура.

— Я ждал вас, — сказал мужчина. — Входите.

Аллейн вошел, за ним последовал Фокс и два констебля. Один из них запер дверь и положил ключ в карман.

— Гастон Сирс, — сказал Аллейн, — я собираюсь предъявить вам обвинение в убийстве Дугала Макдугала. Вы хотите что-нибудь сказать? Вы не обязаны ничего говорить, если не хотите, но все, что вы скажете, будет записано и может быть представлено в качестве доказательства.

— Благодарю вас. Я хочу сказать очень многое.

Фокс достал блокнот и ручку. Аллейн сказал:

— Прежде чем вы начнете, я должен вас обыскать.

Гастон повернулся и положил руки на стену. На нем был его плащ; по всем карманам были рассованы бумаги и письма. Аллейн передал их все Фоксу, который переписал в блокнот их содержимое, сложил их стопкой и перевязал вместе. Они по большей части касались древнего оружия и клейдеамора в частности.

— Пожалуйста, не потеряйте их, — сказал Гастон. — Это крайне ценные бумаги.

— Они будут в полной безопасности.

— Ваши заверения меня весьма успокаивают, сэр. Где мой клейдеамор?

— Под замком в Скотленд-Ярде.

— Под замком? Под замком? Вы понимаете, что вы говорите? Вы осознаете, что я, знающий о скрытой мощи клейдеамора больше, чем кто-либо из ныне живущих, столь губительным образом ее пробудил, что одна только ее свирепость привела меня к тому, что я совершил? Вы понимаете…

Великолепный голос говорил и говорил. Древние рукописи, руна на рукояти, история кровопролитий, официальные казни, обезглавливание в битве, судьба вора, укравшего меч в шестнадцатом веке (обезглавливание), воздействие меча на тех, кто брал его в руки (безумие).

— Я, в своей гордыне, в своем высокомерии, считал себя исключением. А потом явился дурак Макдугал и его идиотские замечания. Я почувствовал, как меч налился силой в моих руках. А как вы думаете, что вдохновило шутника? Отрубленные головы. Но как вы объясните эти розыгрыши? Вы не можете этого сделать. Я тоже не мог, пока не узнал, что жену Баррабелла лишил головы так называемый Хэмпстедский Головорез. Где бы ни появлялся клейдеамор, он связан с обезглавливанием. А я, его обезумевший посредник, я в своем тщеславии…

И так далее, и так далее. Иногда вполне разумные доводы, иногда высокопарная чушь. Наконец Гастон умолк, вытер лоб, сказал, что ему жарковато и попросил стакан воды, который ему принесла его служанка-китаянка.

— Прежде чем вы продолжите, — сказал Аллейн и заглянул в свои заметки. — Вы только что сказали: «Я, его обезумевший посредник, в своем тщеславии». Что вы собирались сказать дальше?

— Дайте подумать. Я сказал «обезумевший посредник»? «В своем тщеславии»? Но ведь это совершенно ясно. Он ожил в моих руках. Я был тем, кому выпало предназначение.

— Вы хотите сказать, что убили Дугала Макдугала?

— Разумеется. Если держать в руках клейдеамор означает «убить», то я его убил. — Он выпрямился, словно эксцентричный преподаватель, который вот-вот обратится к ученикам. Он взялся за лацканы плаща, вздернул подбородок и возвысил голос, словно декламируя стих.

— Это было после того, как слуга надел фальшивую голову на мой клейдеамор. Он отнес его на предназначенное ему место в углу, оставил там и ушел. Я снял с моей солдатской куртки ремень. Я держал клейдеамор в руках, и он был живым и требовал крови. Я стоял за кулисами. Очень тихо. Я услышал, как он сказал: «Блестящий острый меч мне лишь смешон в руке того, кто женщиной рожден». Как он пересек сцену. Я поднял меч. Он пришел за кулисы, прикрыв глаза, чтобы привыкнуть к темноте. Он сказал: «Кто здесь»? Я сказал: «Сэр Дугал, у вас на левой ноге развязалась тесемка на гетрах. Вы можете споткнуться», а он сказал: «А, это вы. Спасибо». Он наклонился, меч подпрыгнул в моих руках и обезглавил его. Я надел на него голову и оставил его в углу. С нее упала корона, и я надел ее на себя. Я слушал монолог Макдуфа и его встречи с другими людьми, которых он принимал за Макбета. Я приготовился. Я услышал, как старый Сивард сказал: «Войдемте в замок, сэр». Я опустил забрало, поправил накидку, вышел и сражался как Макбет. Макдуф погнал меня со сцены и побежал дальше, мимо меня. Я снова надел свой тяжелый пояс. Вот как это было. Я был мстителем. Я был горд как Люцифер.

IV

Стоял солнечный воскресный день, и туристические кораблики сновали по Темзе до Тауэра и обратно. Перегрин Джей с женой и Аллейн пили послеобеденный кофе на террасе у дома, а напротив, за рекой, сверкал омытый дождем «Дельфин». Уильяма, чьи воскресные визиты стали привычными, шумно развлекали на втором этаже Робин и Ричард.