— Спускаться не надо! Мы проходим лёд на ветре! — крикнул он с бака.

Так показалось Николаю Васильевичу с первого взгляда. Но чтобы пройти лёд на ветре, надо было вместо право положить руль лево, обветренные паруса наполнить снова. Короче, переменить весь манёвр. Новосильский заупрямился. Нерешительность и переменчивость в распоряжениях вредны всегда, а в морской службе, да ещё при явной угрозе, недопустимы вообще. Однако на что решиться? Или выполнять приказ более опытного и старшего офицера, или продолжать начатый манёвр, взяв грех на душу. Каждая секунда приближала шлюп к страшной, мелькавшей в тумане стене... Тут вышел на палубу Лазарев. Новосильский торопко объяснил ситуацию, вскрикнул в отчаянии:

— Что же прикажете?

— Постойте, — проговорил капитан хладнокровно.

Вспоминая этот эпизод, иногда видя его во сне, Новосильский всю жизнь чувствовал, как слабеют ноги и холодный пот выступает на лбу.

«Как теперь смотрю на Михаила Петровича: он осуществлял тогда в полной мере идеал морского офицера, обладающего всеми совершенствами! — писал Павел Михайлович. — С полною самоуверенностью быстро взглянул он вперёд... взор его, казалось, прорезывал туман и пасмурность.

— Спускайтесь! — сказал он спокойно.

Но это слово подтвердило прежний манёвр. В то же самое время вся ледяная громада, вышед из-за тумана, явилась не только впереди, но и справа.

Едва успели мы от неё уклониться, бом-углегарь чуть не черкнул ледяную скалу, возвышавшуюся над шлюпом по крайней мере на два его рангоута и отнявшую у шлюпа ветер. Переменив манёвр, мы бы неминуемо грохнулись об эту скалу».

Узнав об этом случае от Лазарева, Фаддей в раздумье произнёс:

— Усматриваю в сём два примера, достойных подражания: вы подсказали правильное решение, и вы же не дали разгореться панике. Помяните: быть вам, Михаил Петрович, полным адмиралом.

Лазарев взглянул в глаза начальнику: шутит, что ли? Но усмешки не увидал. Беллинсгаузен, как всегда, был серьёзен.

Склоняясь к западу, моряки обратили внимание на перемену в цвете воды: из чисто бирюзовой она сделалась темноватою. Лот дна не достал. Появились пингвины и морские ласточки. Хотя фаланги у ласточек соединены нежной перепонкой для плавания, они принадлежат к виду приморских, а не морских птиц. У морских птиц, питающихся с моря, клювы загнуты, а у ласточек, как и у чаек, клювы прямые. Они встречались у Южной Георгии, острова Петра I, но в отдалённости от берегов не обитали.

В одиннадцать утра 17 января 1821 года при тихом ветре от востока и морозе в четыре градуса солнце осветило горизонт, и с салинга Олев Рангопль увидел мыс, уходящий к северу.

— Оканчивается он высокой горою, дальше, через перешеек, идут другие горы с направлением к юго-востоку, — доложил он, спустившись с грота.

Поворотили к берегу, но скоро натолкнулись на сплотившийся лёд. Погода совсем разъяснилась и позволила в подробностях осмотреть обретённую землю. Не в силу подхалимства или лести, а по справедливости Фаддей почёл назвать её Берегом Александра I. Кто, как не государь, разрешил экспедицию и позаботился о том, как получше снабдить добрыми вещами, провиантом, деньгами? «Памятники со временем истребятся, но остров Петра и Берег Александра останутся вечно неприкосновенными и перейдут к позднейшему потомству», — не без торжественности в сердце подумал он.

Продвигаясь дальше, увидели ещё несколько каменистых островов, Беллинсгаузен нанёс их на свою карту, обозначив именами памятных по недавней войне мест — Бородино, Малоярославец, Полоцк, Березина, Лейпциг, Ватерлоо... Одному из последних островов он присвоил имя российского военного министра в Бразилии Тойля фон Сераскеркена.

В проливе между этим островом и припаем встретили малый американский бот, спустили ялик. Вскоре на палубу вступил высокий, широкоплечий крепыш лет двадцати в толстой шерстяной рубахе и меховой безрукавке, высоких броднях и кожаных штанах, на широком поясе висел длинный нож. Обветренное скуластое лицо с курчавой светлой бородкой и прямыми, как у поросёнка, ресницами вокруг голубых глаз светилось неподдельной радостью. Он облапил офицеров, матросов, всех подряд, кто оказался рядом.

— Приятно встретить людей в дьявольских местах, — неожиданным для великана тонким голосом проговорил он. — Я Натаниэль Палмер, шкипер бота «Герой», будь он проклят. А кто вы и где капитан?

Ему показали на Беллинсгаузена. Палмер ещё раз обнял мускулистыми длинными руками плечи русского начальника:

— Вас зовут...

— Капитан флота российского Беллинсгаузен, — отрекомендовался начальник экспедиции и добавил: — Фаддей Фаддеевич.

Палмер смущённо помял кожаную шляпу:

— Слишком трудное у вас имя... Разрешите называть проще — Бэлл?

— Хоть горшком, только в печь не сажайте, — рассмеялся Беллинсгаузен.

— Догадываюсь, военные корабли ходят здесь не ради тюленей?

— Мы хотим увидеть околополюсный материк.

— Нет его, Бэлл. Сказки одни.

— Должен быть. Я почти два года хожу вокруг. По всем приметам земля на юге существует. Даже континент!

Натаниэль добродушно хихикнул:

— Ну, дай Бог вам его открыть. Признаться, нас, промышленников, мало интересуют земли, где ничего не растёт и никто не обитает. Там, — он энергично взмахнул рукой, показывая на юг, — одна мёрзлая ледяная пустыня! Её создал Господь в припадке мрачной ипохондрии. Не советую тратить время и силы, чтоб увидеть одни камни, льды и льды, лежащие с сотворения мира.

— И всё же я хочу найти материк, — упрямо повторил Фаддей, пригласив гостя в каюту и угостив ромом.

— Это ваше дело, Бэлл. Я высказал своё мнение.

— Вы знаете эти места? — спросил Фаддей, показав на карте острова Петра I и Берег Александра I.

— Может, встречал, а может, и нет. Раз там нет зверя, я проходил мимо. Мы же, зверобои, скрываем друг от друга места лежбищ, иначе останемся с носом.

— От меня нечего скрывать.

— Я уже понял: вы преследуете научные цели. Потому откровенен с вами. Вот уже четыре месяца наша флотилия под командой капитана Пендлетона рыскает здесь в поисках котиков. А ведь два года назад англичанин Уильям Смит, тот, что наткнулся на Южную Шетландию, набил за сезон пятьдесят тысяч котиков! Да и Эдди Брансфилд после него немало поживился. Нередко у лежбища собиралось по десятку судов, возникали ссоры, драки, только до убийств пока не дошло. Ну а мы добираем остатки. Морские слоны и те ушли далее в море.

Палмер опьянел. Он ругал алчных товарищей, проклинал здешний климат, жаловался на тяжёлое плавание на утлом судёнышке, а потом, будто протрезвев, проговорил:

— Завидую вам, Бэлл. У вас — рыцарская цель. А мы — шакалы.