Харви уставился на него расширившимися от ужаса глазами. О, это слишком страшно… Он не мог поверить в случившееся. Сьюзен, страстная натура, умеющая так глубоко чувствовать…

Видимо, он произнес это вслух, потому что Джимми пробормотал:

– Теперь она ничего не чувствует… там.

Там. На дне моря, среди холодных водорослей и кораллов, полосатых рыбок, шныряющих над побелевшими распахнутыми глазами. «Просто дайте мне шанс… дайте мне лишь крохотный шанс!» Она умоляла, протянув к нему руки, слишком пылкая, жаждущая счастья. И теперь она там…

При этой мысли Харви содрогнулся.

– Мне ужасно, ужасно жаль, – прошептал он, словно разговаривая с самим собой. Надолго умолк. Потом спросил: – Где ее брат?

– Этот! – вскричал Коркоран с непередаваемым презрением. – Ты не поверишь. Он снова ударился в миссионерство. По уши в раскаянии. Клянется, что сестра умерла, дабы вернуть ему Божье благословение. Чтоб ему ни дна ни покрышки, прямо с души воротит от этого малого! Притащил фисгармонию в Санта-Крус, снял дом и лезет спасать всех подряд, будто с цепи сорвался. Голосит свои псалмы и молитвы как очумелый, заливаясь слезами. Слава, слава, аллилуйя! Силы небесные, срамота-то какая, невозможно смотреть, желчь подступает к глотке, аж душит.

Прошла пара минут, потом Харви спросил:

– А ты? Что будет с тобой?

Коркоран с очень серьезным видом принял понюшку. Но как он ни старался, это представление с табакеркой не помогло ему скрыть радость. Скромно засунув большой палец под мышку, он ответил:

– Чесслово, можно сказать, все уже случилось. Закрепился я в Касе. Преемник дона Бальтазара, земля ему пухом. Дали мне в подчинение дюжину желтых парней, выколачиваю из них жирок. Я это поместье приведу в божеский вид, глазом не успеешь моргнуть. В город приехал на собственной повозке. Говорю тебе, я удачно пришвартовался – живу, как лорд. И можно сказать, всего этого я добился сам.

Харви едва заметно улыбнулся. Но он был рад, невероятно рад.

– Это хорошо, Джимми, – медленно произнес он. – Я счастлив за тебя.

Коркоран выпятил грудь и порывисто вскочил.

– Сейчас тебе еще больше счастья привалит, – бросил он, резко меняя тон. – Пошли отсюда, нам пора. Я свой раунд закруглил, теперь твой черед. Двинули в отель.

– В отель?

– А куда же еще, дьявол тебя забери? Ты что, собираешься просидеть все десять дней на этой грешной скамейке, пока не придет твоя посудина? Соображай скорее, ради всего святого, и идем. – Джимми схватил Харви за руку, поднял на ноги и настойчиво потащил через площадь.

Они вошли в «Плазу». Коркоран надменной походкой направился в пустующую гостиную, там опустился на стул и громко позвал портье.

– Да, са-ар. – Чернокожий портье поспешил к ним, сияя золотым позументом и белозубой улыбкой.

– Спроси сэра Майкла Филдинга, не почтит ли он меня своим присутствием. Ну, понимаешь, когда ему будет удобно. Скажи ему, дело важное.

– Да, са-ар.

Харви дернулся, словно в него выстрелили. Апатия исчезла. Он резко наклонился к Коркорану:

– Они здесь? Здесь… в Санта-Крусе? Не уехали?

Коркоран выдержал паузу, деликатно зевнув.

– Ну-ну, полегче, – посоветовал он. – Не слетай с катушек.

У Харви побелели губы.

– Но я думал… целых две недели…

– Ну вот, они все еще здесь, – сказал Коркоран. – Разве я послал бы за ним, если бы он уехал?

Наступила пауза.

– Я не хочу его видеть, – бесцветно проронил Харви. – А он не хочет видеть меня.

– А вот тут ты не прав, мой мальчик, – заявил Джимми, откидываясь на стуле и разглядывая свои ботинки, начищенные до идеального блеска кем-то из «желтых парней». – Чесслово, он до смерти хочет с тобой встретиться. И почему нет? Ты ведь спас жизнь маленькой леди, так? Он с ног сбился, тебя разыскивая, как и я. Ей-богу, он добряк, каких поискать. Другого такого покладистого парнягу и на пасхальном молебне не встретишь. И он аж булькает от благодарности.

– Пусть оставит свою благодарность при себе.

– Фу ты! Не мели чепуху, – парировал Джимми. – Не будь таким зазнайкой. Ты ведь хочешь вернуться домой? Или собрался бродяжничать до конца жизни?

Он внезапно умолк, поднял голову и яростно закивал господину, появившемуся в гостиной.

Харви застыл, взглянув на вошедшего. Филдинг, муж Мэри… От этой мысли веяло холодом, а еще диковинным ощущением нереальности происходящего. Довольно высокий, довольно крупный, довольно красивый, он явно воспринимал свою привлекательность легко, как данность. Правильные черты лица, прямой нос, гладко выбритый подбородок. Пышные, красиво причесанные светлые волосы. Лицо, лучащееся чрезвычайной доброжелательностью. На нем вообще стояла печать доброжелательности, словно он не мог и не хотел ее стряхнуть. В особенности его глаза – оптимистично голубые, они улыбались миру, будто непрестанно повторяя: «Очаровательно, очаровательно, о, совершенно очаровательно!»

Филдинг приблизился. Вид у него был восторженный и довольный. Выбросив вперед руку, едва ли не кинулся к Харви.

– Великолепно! – воскликнул он. – Просто великолепно. Теперь все так, как и должно быть, и это абсолютно правильно.

Последовала глубокая пауза, потом Харви позволил Филдингу пожать его руку. Больше ему ничего не оставалось.

– Так-так, – продолжил Филдинг, – разве это не лучшее… – Поддернув складки на брюках, сел. Придвинул ближе стул и вопросил приветливо, но с весьма заметной торжественностью: – А теперь скажите мне, вы уже пообедали?

Обед! Харви отстранился. Этот человек говорит серьезно? Он бросил на собеседника подозрительный взгляд.

– Да, – солгал он, – я уже пообедал.

– Боже мой, какая жалость! Но вы с нами поужинаете. О небо, что я говорю! Теперь куда мы, туда и вы. Я отказываюсь выпускать вас из виду. Так чудесно наконец с вами встретиться! Просто чудесно. Мэри будет в восторге. В полном восторге. Я знаю, все это время она беспокоилась о вас, не на шутку переживала.

Харви снова нервно вздрогнул. Он не мог понять этого неумеренного благодушия, совершенно не соответствующего его ожиданиям. Неужели Филдинг не знает… Ему никто не сказал? Это озадачило и даже взбесило Харви. Вдруг он мрачно бросил:

– Разве ваш друг Карр ничего вам обо мне не рассказывал?

– Карр! – Филдинг рассмеялся. – Я никогда не обращаю внимания на то, что говорит Уилфред. Никогда. Он хороший малый, наш Уилфред. Прекрасный наездник. Но такой эксцентричный, импульсивный, вечно все путает. Его телеграммы, пропади они пропадом, чуть не вывели меня из себя.

– Я говорю не о телеграммах, – невнятно пробурчал Харви. – Я говорю кое о чем другом.

Наступила пауза, Харви ждал, напряженный и сосредоточенный. Однако Филдинг вдруг напустил на себя рассеянный вид, а затем изучающе вперил в доктора проникновенный и снисходительный взгляд.

– О воротничках? – прокомментировал он наконец молчание собеседника. – Да, с этим будет непросто.