у него есть мужество… покажет всему этому сброду. – Я заблудился, говорите? Заблудился и проклят? Это вы так считаете! Но я считаю по-другому. Вы не знаете всего. Вы забыли о самопожертвовании. – Он насмерть ухватился за это слово. В голосе, повысившемся до крика, вдруг прозвучали задушевные нотки. – И ради чего мне теперь жить?

Сьюзен снова подалась вперед. Страх и жалость горели в ее глазах.

– У тебя есть все, ради чего стоит жить! – воскликнула она. – Мы есть друг у друга, ведь правда? Мы начнем все заново, Робби. Ты и я, вместе, как было всегда.

Он издал дикий, безумный смешок. Пришедшая ему в голову идея разрослась до неимоверных размеров. Пусть сестра не думает, что сможет его остановить. Сначала Роберт не воспринял свою идею как руководство к действию. Но теперь… о, теперь! Он простер руки и запрокинул голову.

– Я не буду начинать все заново! – гаркнул он. – Я со всем покончу. Иисус сделал это ради меня. А я сделаю то же ради Него. – Тысячи ангельских голосов пели в его ушах, и сквозь это пение пробивался рев реки. Он порывисто расправил плечи, упиваясь своей великолепной решимостью. – Я утопил себя в грехе! – возопил он в исступлении. – Но точно так же очищусь от собственного непотребства.

– Что ты такое говоришь? – ахнула Сьюзен. – Ты… ты меня пугаешь!

Она рванулась к брату, но он оттолкнул сестру большой мягкой ладонью. Он впал в такой театральный пыл, что взвинтил себя до крайности. Глаза влажно блестели, ноздри экстатически раздувались, грохот реки в ушах перерастал в безумную, нечеловеческую музыку.

– Я погряз в пороке, – продекламировал он. – А теперь я смою с себя этот порок.

Сердце Сьюзен панически забилось. С внезапным отчаянным прозрением она тоже прислушалась к реву реки. Это было сродни ночному кошмару. Она снова бросилась к брату. Но опоздала.

Он рванулся к двери, распахнул ее, вылетел из комнаты, промчался по коридору. С воплем исчез в царившей снаружи тьме. Все произошло за секунду.

– Боже мой! – воскликнула Хемингуэй. – Да он свихнулся!

Точно парализованная, Сьюзен застыла, прижав к груди стиснутые руки. Потом, пошатнувшись, шагнула вперед. И с безумным криком кинулась вслед за братом.

От резкого перехода из освещенного помещения в темноту она на минуту ослепла. Ошеломленно постояла на тротуаре, напрягая невидящие глаза. Потом различила фигуру, бегущую по безлюдной улице. Большая, темная, она маячила вдалеке, словно вдоль домов несся одержимый.

Это не Робби! Этого не может быть! Издав придушенный вскрик, Сьюзен бросилась за братом. Дождь летел ей в лицо, заливая глаза, ветер бил навстречу, а она и без того задыхалась от бега.

Ей его не догнать. И он направляется к реке. Осознав это, она чуть не сошла с ума от ужаса. Пока она, тяжело дыша, мчалась вперед, в голове пульсировала единственная мысль: «Он не умеет плавать». Эта мысль пробивалась мучительными ударами молота сквозь буйство непогоды и исступленное биение сердца.

Шум реки нарастал. Все ближе и ближе. Вдруг темный поток разом возник перед ее взором.

– Робби! – прокричала она в агонии любви и страха. И снова: – Робби!

Он не услышал. Он стоял там, над пучиной. Его фигура, вырисовывающаяся на фоне низкого неба, какое-то мгновение будто балансировала на краю бездны. А потом исчезла из виду.

Сьюзен завопила, призывая Бога на помощь. Добежала до берега. Смутно разглядела брата, борющегося с течением. Услышала слабый крик – возможно, мольбу о спасении. С ее губ сорвался ответный крик. Она могла доплыть до Роберта. Могла его спасти. Позвала снова в ответ на его зов. Стиснула зубы и прыгнула в реку. Падение было неслышным. Ее окружили темнота и ревущие воды. Она плыла и плыла, сердце разрывалось от желания добраться до Роберта. Да, ей показалось, что сердце разрывается. Оно было слабым, оно всегда было слабым. Но Сьюзен об этом не задумывалась. Она догоняла Роберта. Почти догнала. Вытянула руку. И вдруг накатила огромная волна, отбросившая Сьюзен на выступ скалы. Столкновение не было жестким, но совпало с неровным биением разрывающегося сердца. Рука упала, тело беспомощно закрутилось, и Сьюзен ощутила, как на нее надвигается еще более густой, кромешный мрак. Она теряла сознание. А потом, словно всего предыдущего было недостаточно, поток подхватил ее и ударил головой о невидимые камни. Снова и снова. И больше она ничего не чувствовала.

Al gran arroyo pasar postrero.

Она не поняла, что это значит, и теперь никогда не поймет.

…Когда Трантер, которого выбросило волной на пологий песчаный берег в устье реки, пошатываясь, встал на ноги – протрезвевший, чрезвычайно напуганный – и суетливо заспешил на безопасное место, мимо проплыло тело Сьюзен. Карабкаясь прочь, спиной к реке, он бормотал:

– Вот это да! Что на меня нашло? Боже… Господь мой Иисус… Геенна огненная! Наверное, я сошел с ума. Надо же, чуть не утонул. Пожалуй, надо переодеться в сухое. Боже, как я рад… благодарю тебя, Господи…

А тело Сьюзен река понесла дальше, во тьму моря.

Глава 27

Две недели спустя Харви Лейт спустился с холма и приблизился к Санта-Крусу. Был полдень. Ветер утих, ярко светило солнце, земля источала пар под сияющим небом. Буря давно миновала и была позабыта.

Путник вошел в город, обогнул рынок, пересек центральную площадь и выбрался на берег. Шел он быстро, не оглядываясь по сторонам. Миновав таможенное ограждение, ступил в транспортную контору, приблизился к окошку с надписью «Справочное бюро» и обратился к клерку.

Сидящий за окошком темнокожий юноша с лихими бакенбардами и прилизанными волосами удивленно воззрился на Харви, потом пожал плечами с презрительным безразличием:

– Боюсь, сеньору не повезло. Разумеется, очень не повезло. Второе судно уплыло вчера.

– А когда следующее? – тотчас спросил Харви.

Прилизанный слегка приподнял уголки губ:

– Не раньше чем через десять дней, сеньор.

Наступила тишина. Лицо Харви было непроницаемым.

– Спасибо, – проронил он, развернулся, чувствуя спиной цепкий любопытный взгляд, и вышел из грязной конторы под обжигающее сияние желтого солнца.

Очень медленно Харви двинулся обратно, снова пересек площадь. Остановился у кафе, заметив собственное отражение в зеркале. Он едва себя узнал. Небритое лицо было лицом незнакомца, один ботинок лопнул поперек мыска, от позорного костюма, порванного на коленях и заляпанного грязью, отказался бы и бродяга. «Боже, – подумал Харви, глядя в собственные запавшие глаза, – ну и вид у меня».

Он отошел от кафе, направляясь к скамейкам на площади. Ветерок гнал бумажный мусор у него под ногами, на мостовой валялась гнилая дынная корка, усиженная блестящими синими мухами. Выброшенная кем-то… покинутая…