она касается такого вопроса, как секс.

Я прокрутила в голове все возможные сценарии, и во всех мы приходим к тому, что я кричу, обижаюсь и закрываюсь.

И да. Я сейчас понимаю, что лучше прямо и открыто. Если Егор смог сказать такую некрасивую о нем правду, которая повлекла и с моей стороны отвратительную честность, то он видит во мне человек, которому можно довериться и которому можно показать, что ты у края. И что нужна протянутая рука.

И у края не будешь словоблудить и подбирать осторожные речи.

И неужеля я, жена, мать и женщина проиграю фантазиям и мужскому бунту?

Моя зрелость проиграет юности? В молодости быть красивой и подтянутой — не достижение.

Моя грудь, что выкормила двух прожорливых близнецов, проиграет молодым сиськам?

Моя промежность, которую я натренировала на сжатие и разжатие, проиграет писюхе, не знавшей родов?

Моя плавность и гибкость, которую я обеспечиваю ежедневными занятиями йогой и диетами, проиграет желанию новизны?!

То есть какая-то сучка за стойкой в кофейне может милой улыбочкой взбудоражить моего мужа, а мне легче с этим согласиться, поплакать и постенать о несправедливости этого мира?

— Ух ты ж, — Его щурится, — ты, похоже, готова меня кастрировать.

Мой муж скучает по молодости. Он оглядывается назад.

Я прячу руки под стол, и через ткань юбки начинаю приспускать трусики. Кидаю взгляд на Алину, но она не замечает ничего вокруг.

Привстаю, ныряю под юбку и торопливо стягиваю трусики. Присаживаюсь на край стула и поправляю юбку.

Егор приподнимает бровь. Трусики я ему не показываю. Сминаю их в комок и прячу в сумку. У меня же домашнее задание не показывать белье мужу, а я отличницей всегда была и к домашним заданиям относилась серьезно.

А затем я невозмутимо возвращаюсь к кофе. Егор молчит, его зрачки расширяются.

Вот теперь, мой милый, оглянись назад. Или не выходит?

— А неплохой кофе, — делаю очередной глоток. — Надо будет чаевые оставить.

И мои слова летят мимо Егора, который даже не моргает. Только крылья носа вздрагивают при выдохах.

И вступаю я в бой не с Алиной или другими возможными сучками. Это бессмысленно. Я вступаю в бой с самой собой.

Я сама себе враг.

Раньше Егор давил во мне мои комплексы своим напором, прорывался сквозь них, но они никуда не ушли. Они остались со мной, ушли глубже и медленно отравили меня.

И если они раньше принимали облик стыда и смущения, то теперь обратились в нечто иное, ведь мужа и отца своих детей глупо стесняться.

— Инга… — хрипит Егор.

Глава 17. Я разговариваю с женой, козел!

— Инга… — повторяет Егор.

А я делаю вид, что ничего такого не произошло.

Подумаешь, трусы сняла. Каждый день их снимаю под столом.

Конечно, очень хочется засмущаться до кривой улыбки и щек в красных пятнах, но я же зрелая женщина, а зрелые женщины дразнят мужей иначе, чем милые малолетки.

— Надо бы встретиться с Машей, — задумчиво тяну я. — Поговорить с ней. Поддержать.

Да, я беру Егора недоумением.

Я знаю, что у меня не выйдет его соблазнять, как роковой красотке или игривой кокетке. Нет этого во мне. И не было раньше, когда мы встретились.

Поэтому жеманничать, копируя кого-то — глупо, и мне самой потом будет неприятно.

Поэтому трусы я сняла без многообещающих улыбок, подмигиваний и вздохов с охами.

Взяла и сняла. Только аккуратно, без лишней суеты и шума.

И это сработало.

Егор реально подвис.

— С Машей, говорю, встретиться, — подпираю лицо кулаком и всматриваюсь в глаза Егора.

— Да, встреться… — говорит он, а потом наклоняется ко мне. — Вопрос-то у меня обратно встал.

Смотрим друг другу в глаза.

Секс был для нас раньше тайной, напряжением и изучением друг друга. Сейчас вроде изучать нечего, но вот оказалось, что я способна снять трусы в кофейне, а после сидеть пить кофе.

Еще бы неделю назад я возмутилась, а сейчас даже не краснею.

Над дверью звенят колокольчики, и в кофейню входит приземистый широкоплечий мужичок. Злой такой, а за ним блондинка появляется:

— Вот он, — всхлипывает она и указывает, на Егора. — Вот.

— По твою душу пришли, — слегка прищуриваюсь я.

Егор медленно встает, не спуская с меня взгляда:

— И зря пришли.

— Эй, урод! — окликает Егора мужик. — Ты чо на мою телку наехал?

А дальше четкий, выверенный и резкий удар от Егора по наглой роже, визги Алины и блондинки, и брызги крови с громким хрустом.

Я же делаю спокойный глоток тыквенного рафа. Зрелость она такая. Совсем не визгливая.

Наблюдаю за тем, как мой муж бьет под дых незнакомого мужика и как тот крякает, и закусываю кончик языка.

— Я сейчас разговариваю со своей женой! — Егор встряхивает мужика за грудки, в ярости вглядываясь в окровавленное и бледное лицо. — С женой! А когда я говорю с женой, мне никто не должен мешать! У нас тут очень тонкие и трепетные отношения, которые портят всякие долбоебы!

Девки верещат, а у меня сердце учащает бег.

У меня муж — злобный дровосек, который за шиворот тащит свою жертву к выходу, а затем выталкивает на крыльцо.

— Оставь его! — верещит блондинка.

— Скройся, тупая сука! — гаркает на нее Егор, и блондинка цепенеет. — Права папик купил?!

И папик получает под зад пинок, а затем он хватает и блондинку за плечо и выталкивает к обескураженному и окровавленному мужику:

— Тупая шмара.

Алина тем временем со всхлипами спряталась под стойку.

— Притащился свою курицу защищать, — Егор хлопает входной дверью и шагает ко мне, сгибая и разгибая пальцы. — Гондон штопанный.

Я молчу. Егор выхватывает пару салфеток, вытирает кровь с костяшек и вновь садится.

— Что тебе опять не так? — смотрит на меня. — Стыдно за меня? Зато никаких шуток!

Я встаю, выхожу из-за стола, медленно разворачиваюсь и шагаю в сторону уборной. И мне любопытно.

Насколько мой муж внимателен сейчас. Заметит ли влажное пятнышко под попой.

Стыдно ли мне?

Нет.

Обижена ли я сейчас на Егора за его правду?

Нет.

Я сейчас хочу, чтобы он встал и пошел за мной. И не буду я звать его за собой словами и намеками.

Не про меня это. Да, со мной сложно. И сложно было всегда. Потеряли мы в браке не разговоры, слова и четкие инструкции в постели, а настроение и напряжение.

— Как же ты меня зае… — ругань Егора обрывается на полуслове, и я скрываюсь в закутке с уборными.

Глава 18. Все, я ухожу

Егор дергает