взгляды. Я не знаю, на что они рассчитывали, но, видимо, не на генеральную уборку.

— Начнете со своей комнаты, — Егор зло щурится, а затем смотрит на наручные часы. — Полчаса на вашу комнату, — поднимает взгляд на сыновей. — Через полчаса зайду и проверю. И не забываем о своей ванной комнате и туалете.

— Мам, — Саша смотрит на меня. — Мам… Мы сейчас вернемся в школу.

— Я поддерживаю папу, — пожимаю плечами. — Начинайте.

Мы с Егором выходим из комнаты. Сыночки бурчат за дверью, и я вздыхаю:

— Я пойду позвоню их классной. И еще на свою работу. Предупрежу, что меня не будет сегодня.

— Может, ты уволишься, а? — говорит мне в спину Егор. — Была бы сейчас дома…

— Да они бы тогда не домой пришли, — оглядываюсь. — А по улице бы шатались. Проблема не в моей работе, Егор! Прекрати к ней цепляться!

— Ладно, ты права, — Егор разводит руками в стороны.

— Ох, спасибо тебе! Ну, хоть тут я не виновата!

Сексуальное напряжение, которое нас столкнуло в кофейне и связало на несколько минут в узел слепой близости, исчезло. Мы вернулись к своим ролям.

— Где взять ведро и тряпку? — из комнаты выглядывает Саша и подозрительно смотрит на нас.

— В кладовке под лестницей, — отвечаю я.

— Ладно, — шагает по коридору, и у лестницы оборачивается. Переводит взгляд с меня на Егора, который говорит:

— Иди уже за ведром.

— Вы случайно не собираетесь разводиться? — Саша хмурится.

Глава 21. Унылые

— Нет, мы не разводимся, — серьезно и мрачно отвечает Егор. — Иди за тряпкой и ведром.

Я напрягаюсь.

Может, наши сыновья давно уловили, что наш брак катится в бездну. Такие вопросы дети не задают просто так.

— А ты… почему спрашиваешь? — я хватаюсь за полу халата.

— Не знаю, — Саша пожимает плечами и скрывается на лестнице. — Решил на всякий пожарный спросить.

Поднимается обратно и выглядывает из-за угла:

— Вы оба унылые… Вот.

— Унылые? — приподнимаю бровь.

— Особенно ты, мам, — Саша едва заметно хмурится.

Я молчу несколько секунд и шепчу:

— Иди уже.

Обидно быть унылой для родных сыновей.

— Тебе папа надоел?

— Иди, я сказала. Тряпка и ведро тебя заждались.

— Ладно, — опять скрывается на лестнице. — Блин.

Переглядываюсь с Егором и шагаю к нашей спальне. Захожу, сажусь за туалетный столик и на минуту подпираю лоб кулаком.

— Нет ничего хуже стать унылой матерью для своих детей, — шепчу я.

Смотрю в зеркало.

Унылая мать и унылая жена.

— Сейчас они выдраят дом, и дурь из головы вылетит, — Егор разминает шею и проходит к кровати. Садится. — И ладно тебе. Я тоже сбегал с уроков. Не трагедия, Инга.

Разворачиваюсь к нему:

— Да не в этом дело.

— Я в курсе.

— Давай честно, — шепчу я. — Ты сейчас… Ну, после кафе… чувствуешь, что выплываем? Вот у нас было громко, задорно, внезапно… И очень по-новенькому.

— Может, нам переехать?

— Что? Ты хочешь сказать, что наш дом виноват?

Отчасти, возможно, и виноват. Ступили за порог, и тут уже не гнев с яростными претензиями нас обуяли, а какое-то желание замолчать и скрыться за домашними заботами.

— А еще, возможно, не дом виноват, а сам брак, — прямо смотрю на Егора. — Семья, дети.

Сыновья нас резко переключили с интимного напряжения на родительскую обеспокоенность.

— Они меня достали, — неожиданно говорит Егор и смотрит на меня не моргая. — Я их все чаще и чаще ловлю на лжи. Я, конечно, знал, что два пацана рано или поздно начнут права качать, но…

— И я тоже устала, — выдыхаю я. — Устала от них.

Смотрит друг на друга, будто в первый раз друг друга видим.

Господи.

Это было то самое признание, которое бы я не сказала под страхом смерти. Я устала от детей, и они меня часто бесят. Ведь если бы призналась, то стала плохой матерью.

Однако в глазах Егора я не вижу осуждения. Он понимает меня.

— Они еще начали огрызаться, Егор, — шепчу. — И вечно их надо контролировать. Я думала, они подрастут и станут самостоятельными…

— Я тоже.

— Одежду рвут, пачкают, вещи ломают, дерутся… В школу мы как по расписанию с тобой ходим. И это они еще не вошли в подростковый бунт. Уроки сами не сядут и не сделают. Вечно их надо тыркать.

— Я уже подумываю о ремне, Инга.

— Да я каждый день о нем думаю.

Опять молчим и смотрим друг на друга, не моргая.

— Мелкие говнюки, — шепчет Егор.

— Я в школе таких говнюков избегала, — медленно выдыхаю я. — Избегала, но сама таких родила.

— Я каждый раз в корзину для белья со страхом лезу. Что на этот раз? Собачье говно, грязь, мазут? И сколько раз я просила не бросать свои грязные джинсы к постельному белью?

— Они мне так несколько рубашек испоганили.

— Да помню я, — поскрипываю зубами. — Помню.

— Мелкими вечно орали по поводу и без, — Егор накрывает лицо ладонью. — Истерика на истерике.

Я встаю, подхожу к кровати и сажусь рядом с Егором:

— Теперь ночами они дерутся. И как дерутся ведь! До разбитых носов и синяков, — смотрю перед собой. — Я иногда хочу сбежать от них.

Вот еще одно страшное признание. И когда я его проговариваю, то мне даже дышится легче.

— Они еще не поняли, но они крупно влипли, — Егор почесывает бороду, а затем смотрит на меня. — Так не пойдет, Инга. Они уже не малыши. У нас будут новые правила в доме.

— И ты ждешь от меня поддержки?

— Да, — Егор кивает. — Поддержки и соблюдения новых правил.

— Домострой? — приподнимаю бровь.

Глава 22. Я согласна на тирана

— Пап, мы сожалеем, — тянет Паша, а Саша втаскивает в гостиную пылесос.

Насупленный, злой и дергает пылесос за трубу.

— А ну, хорош психовать, — мрачно отзывается Егор. — Сожалеют они. Не будет уборки дома, то можете попрощаться с приставкой.

— Да блин…

— Не то слово, — отвечает Егор.

— Лучше бы в школе остались, — Саша сует вилку от пылесоса в розетку.

— Вот, — Егор кивает. — Мозги, кажется, начали работать.

— Да мы все поняли, — Саша смотрит на него исподлобья, — прогуливать плохо.

— Вы зря тянете время.

Я возвращаюсь на кухню. Надо трем упрямым мужикам приготовить сытный обед, а то они совсем слетят с катушек, если после отцовско-сыновьего противоборства хорошенько не пожрут.

Вот были бы у меня девочки…

Отгоняю от себя эти мысли.

У меня замечательные сыновья. Немного с гонором, но и отец у них совсем не мямля, поэтому выдыхаем.

Признания в родительском страхе и усталости должны быть дозированными.

— Никогда бы не подумал, что можно так агрессивно пылесосить, — на кухню