Такими и целым рядом подобных распоряжений Никита Романович не мог не заслужить себе признательности со стороны населения южной окраины, с которой его связала столь долговременная и плодотворная служба. Не оттуда ли идет популярность

Никитичей среди казачьих элементов, которая сказалась, как мы увидим ниже, впоследствии и которая легко могла зародиться именно благодаря отношениям Никиты Романовича к «югу» и его доброй справедливости?

Что личность царского шурина и боярина была очень популярна в широких слоях русского населения, доказывают лучше всего народные песни о нем. В одной из них, посвященной князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, этот полководец представлен современником Грозного и Никиты Романовича. Последний в ответ на просьбу Скопина помочь осажденной литовцами Москве сожалеет сначала об утраченной молодости, затем оборачивается белым горностаем и «выщелкивает» в оружейных «магазеях» «замочки от ружей»; став после того серым волком, он «выторкал» у неприятельских лошадей «все глотки». Наконец, Никита Романович делается добрым молодцем и идет воевать с врагами.

Если в вышеизложенном произведении народного творчества прославляются ум и сверхъестественные чародейские силы знаменитого боярина, то в песне о Мамстрюке Темврюковиче, другом царском шурине – брате второй жены Грозного, Марии, – рисуются близкие отношения Никиты Романовича и с царем, и с народом. Ближний боярин докладывает царю о желании заезжего княжича «загонять силно царство Московское». Царь, выслушав Никиту Романовича, сказал ему: «Ты садися на добра коня, побеги по всей Москве по широким улицам». По приказу Грозного «дядюшка», как ласкательно зовет народная песня любимого боярина, едет по Москве, находит двух борцов, двух братьев Борисовичей и сводит их с Мамстрюком. Песня кончается посрамлением заезжего черкасского князька и победой русских борцов, которых берет под свое покровительство сам царь.

Народное воображение не довольствовалось тем, что вспоминало излюбленного «дядюшку» Никиту Романовича в песнях о других лицах. Оно сложило песню, посвященную почти исключительно его прославлению. На пиру у Грозного, говорится в этой песне, царь похвастался тем, что вывел измену из Русской земли. Царевич Иван, сидевший за царским столом, возразил на это, что главный изменник безнаказанно действует. В ответ на гневные допытывания отца царевич указал на своего младшего брата Федора. Грозный, разъярившись, приказывает казнить сына. Малюта Скуратов с готовностью хватает Федора и едет с ним на Поганую лужу. Узнает об этом от своей сестры, царицы Анастасии, Никита Романович, седлает он доброго коня и мчится в погоню за Малютой. Догнав лютого опричника, он бьет его до смерти со словами: «Не за свой кус ты, собака, хватаешься, и этим кусом сам подавишься». Со спасенным от смерти царевичем возвращается радостно Никита Романович в Москву. Там царь погружен в печаль и всем приказал ходить в черном платье. В праздничной одежде идет царский шурин к Ивану, и дело объясняется. Грозный от гнева и печали переходит к бурной радости и сулит Никите Романовичу «города с селами». Однако Никита бескорыстен: «Не беру я городы с пригородками, не надо мне сел со приселками… А ты пожалуйка Микитину вотчину: кто коня угнал, кто жену увел, да ушел в Микитину вотчину, того в Микитиной вотчине не взыскивати». В позднейшей обработке только что пересказанной песни, обработке, сложенной в далекой Сибири, все дело передается с несколько иными подробностями. Царевич Федор навлекает на себя гнев грозного отца тем, что, упомянув о трех боярах Годуновых, как главных изменниках, не желает называть их имен. Когда Малюта Скуратов увозит царевича на казнь, весть об этом доходит до «старого» Никиты Романовича. Он догоняет палача и уговаривает казнить вместо Федора своего любимого конюха. Приехав в свою романовскую вотчину, дядя празднует спасение племянника веселым пиром. Годуновы стараются навлечь на Никиту Романовича царскую опалу и рассказывают о пире, не зная его причины. Царь спешит к своему шурину, в ярости пронзает его ногу своим жезлом, но, узнав, в чем дело, пожаловал «старова Никиту Романовича» «погреб злата и сребра», второе «питья разнова, а сверх того грамота тарханная, кто церкву покрадет мужика ли убье, а хто у жива мужа жену уведет и уйдет во село во боярское ко старому Никите Романовичу и там быть им не в выдаче»137.

Судя по некоторым данным, песнь сложена в буйной казачьей среде. Характерно, что и там личность Никиты Романовича рисуется в самых привлекательных чертах. Он не боится противостать самому Грозному, презрительно обходится с его любимцем – опричником Maлютой и отказывается от богатых даров царя с тем, чтобы сделать свою вотчину прибежищем злосчастных людей, которым, в случае их поимки, грозили страшные кары. Так высоко стоял образ «дядюшки», «старого» Никиты Романовича в народном воображении.

III

Мы познакомились с деятельностью и личностью царского шурина и ближнего боярина Никиты Романовича Юрьева. Прежде чем говорить о последних годах его жизни, у нас на очереди стоит любопытный и не лишенный некоторого значения вопрос: соответствовали ли положению этого боярина его материальные средства? Прежде чем попытаться ответить на поставленный нами вопрос, нужно признать, что вполне удовлетворительно разрешить его мы в настоящее время не в состоянии138. «Фамилия Романовых, – говорит автор исследования «Замечательные богатства частных лиц в России», – как по родству с царским домом, так и по местничеству стояла высоко среди московской знати на исходе ХVI столетия, но о богатстве ее нам не пришлось встретить особых указаний. Во всяком случае, состояние Романовых, как опальных бояр при царе Борисе Федоровиче, должно было сильно пошатнуться»139. Вполне соглашаясь с Е. П. Карновичем во втором случае, не можем вполне принять его первого замечания. Указания на богатства Романовых есть, но их надо собрать и свести воедино. Тогда если и не создастся цельной картины, то получится вполне определенное впечатление.

Прежде всего отметим, что уже предки Романовых – Кошкины обладали громадными богатствами, заключавшимися, сообразно господствовавшему у нас в то время типу народного хозяйства, главным образом в земельных вотчинах. О земельном довольстве Кошкиных мы можем заключить по подарку, сделанному одной из представительниц рода – Марией Голтяевой, невесткой Федора Кошки. В половине XV века она отдала своему любимому правнуку князю Борису Волоцкому следующие земли: «На Коломне села Проскурниковское, да Веденьское и з деревнями, и на Городне деревня, и на Москве за Похрою Розсудовские села Зверевское и Барановское, и иные селца и з деревнями и с пустошми, и в Володимере Симизиньские села и Лазарьское и Котязино, и что к тем селом потягло, как было за Марьею; да у города у Володимеря Евнутьевское село, да на Костроме на Волзе Нижняя слобода со всеми деревнями, да Базеевское, да Мануиловское и з деревнями, да на Вологде Тураидаевское, да Понизовное, да Ковылиньские (вариант: Кобылинские) села, да Горка, да на Шоше деревни, да у Москвы село Шарапово з деревнями, да Лошаково з деревнями, да луг на роще на Москве под Крутицею, да в Берендееве село Ростовцовское з деревнями, да в Кинеле Суровцово, да Тимофеевское, да Микульское… да двор свой внутри города на Москве»140. Кроме земельных владений, Голтяева имела еще казну, которую во время междоусобий разграбили было сторонники Шемяки141. Другой представитель рода – Захарий Иванович, родной прадед Никиты Романовича, – был тоже, по-видимому, очень богат. Вспомним пресловутую историю с драгоценным золотым поясом, усаженным самоцветными каменьями, разыгравшуюся на свадьбе великого князя Василия Васильевича. Обладание таким поясом является признаком большого благосостояния его владельца: в те времена подобных вещей не очень много было и в великокняжеской казне.