к ним схожу. Куда уж так-то спешить? Целый день впереди. С твоим нетерпением испортим все. Будь человеком. Ведь дело-то тут  т а к о е! — запротестовал Губин, многозначительно и с подмигиванием делая ударение на последнем слове. Он критически оглядел свои заношенные сапоги, мятый брезентовый балахон, что-то поправил в одежде и полез из машины. И хоть выглядел он в своем походном облачении отнюдь не парадно, зашагал независимо, подняв голову, будто ходил тут сотни раз и не Аркадия Аркадьевна какая-то, а он, Губин, командует в этой серой пятиэтажной коробке общежития.

Букварев, болезненно сморщившись, злым и тоскливым взглядом провожал друга до самого подъезда. Он изнемогал, но начатое надо было как-то доводить до конца. Шофер лениво зевнул, безразлично глянул на часы и опустил лоб на баранку.

Пяти минут еще не прошло, а Букварев успел мысленно изругать Губина последними словами вдоль и поперек, припомнив, кажется, все неблаговидные факты из его биографии. Да и как не ругать? Мало того, что уговорил на это сомнительное мероприятие, так еще изволь ждать неизвестно сколько. Этого только и не хватало. Куда еще ниже-то падать?

«А все-таки хочется уехать сегодня куда-нибудь. Позарез надо уехать. И неважно куда и с кем. Какая разница? — тут же подумал он, честно покопавшись в своей душе. — Уехать хоть на день от всего, что обрыдло…»

Но тотчас молча возразил себе:

«А куда? С кем? К чему?.. От своих дум, от себя не убежишь… Все равно останешься самим собой… Глупец я, слабак и психопат. Такому и поделом… Прав Губин…»

Часы «Волги», не устававшие таращить свой круглый, удивленно-подсвеченный глаз, отсчитали перед Букваревым еще десять минут, а он этого и не заметил. Все расплылось перед ним в бесформенное подрагивающее от работающего двигателя месиво отвратительно нестойкого цвета…

Час тому назад жена остановилась перед ним в прихожей и поинтересовалась с жалкой улыбкой:

— Опять на весь день?

В ответ он только крякнул и в сердцах топнул не до конца натянутым на ногу сапогом.

— Не грибов, так спиртного найдете… Или еще что-нибудь поинтереснее, — сказала Люба обиженно, осуждающе и, если разобраться, справедливо.

— С тобой, что ли, целый день обиды пересчитывать? — сдерживаясь, но все же с яростным придыхом ответил он. — Пойми: надоело! Устал! И вообще… Все надоело!

— Дети тебя скоро в лицо забудут. Хорош отец, — упрекнула Люба.

Букварева затрясло. Он сдернул с вешалки плащ и шляпу, сунул их в корзину и опрометью выскочил из квартиры. Одевался на ходу, на лестнице. И все повторял, едва не скрипя зубами: «Хороша женушка… Хороша!.. В самое больное место норовит уколоть, с утра испохабить настроение».

Поостыв на улице, он уже склонялся к мысли, что и сам хорош, докатился… И все это бесило его и ломало… А тут вдобавок еще неумеренно бравый, подмигивающий и улыбающийся в ожидании сладкого Губин! И эти растяпы девицы, конечно же, умышленно затягивающие опоздание, чтобы набить себе цену! И ухмылка шофера! Раздражало его даже солнце, грустное и мудрое сентябрьское солнце, которое изо всех сил старалось успокоить, обласкать и согреть озябший и отсыревший за ночь город…

И Буквареву снова захотелось как-то оправдать себя: «Чего я дергаюсь? Не все ли равно, как пройдет эта суббота, если все надоело? В любом случае лучше, чем дома, особенно после столь «приятного» разговора с женой… Рассеюсь, отдохну… В самом деле, Губин в жизни ориентируется лучше, он — натура цельная и крепкая. Ему все ясно. Позавидуешь! И почему бы не поучиться у него уму-разуму?.. Впрочем, если уж учиться стыдновато, то хотя бы понаблюдать за ним. Ради любопытства. Или пожить хотя бы денек по-губински. Самая настоящая разрядка, лучше всякой рыбалки», — усмехнулся Букварев и, пожалуй, успокоился.

Быстрые шаги, приглушенный девчоночий смешок и приторный голос Губина — все это разом донеслось до Букварева. На заднее сиденье машины неумело взобралась плотная большеглазая совсем еще молоденькая девчонка. На нее нельзя было не оглянуться. Ярко-зеленая куртка девчушки из синтетики заглушила своим шуршанием все другие звуки.

Букварев посматривал на юную попутчицу, слышал это звенящее шуршание, видел и запомнил, хотя и не вполне отчетливо, большущие глаза девчонки, ее полноватые коленки, туго обтянутые рейтузами простенького тренировочного костюма.

«Легко оделась, — подумал он. — Ведь в лесу, должно быть, сыро. Еще простудится, наживешь с нею забот».

На приветствие Аркадии Аркадьевны Букварев постарался ответить по возможности бодро. Арка усаживалась домовито и обстоятельно, покачала туловищем из стороны в сторону, испытала на мягкость спинку сиденья и плотно прикрыла колени тоже шуршащим плащом. Она мечтательно улыбалась, предвкушая, по-видимому, удовольствие от этой субботней поездки.

«Ну, быть сегодня приключениям!» — подумал Букварев. По спине и плечам у него пробежал озноб, он почувствовал то ли робость, то ли неловкость от соседства этих «дам». Ведь он прежде был честен в  э т и х  делах. Как ему поступить в данном случае, например, с молоденькой? Взять на себя роль взрослого шефа-покровителя или даже «отца». Но тогда насмешек от Губина не оберешься и еще окажешься в дураках. Девчонка, наверное, понимает, чего можно ожидать от такой прогулки в лес…

«Решился следовать за Губиным, так изволь быть последовательным, — укорил он себя. — Терпи, играй свою роль, не гляди унылым бирюком. И будь с дамами любезен и остроумен… Ты никогда не поступал по-губински? Презираешь его? Не презирай. Оглянись на себя…»

— Подвиньтесь, девочки, на пару миллиметров, — игриво попросил Губин, втискиваясь на свободный край заднего сиденья, где уже успели обжиться спутницы. — Видите ли, Василий Иванович, — серьезно и почтительно продолжал он, — у наших прекрасных дам правило: в выходные вставать попозже, понежиться часок-другой, помечтать… Они уже и забыть успели о нашем уговоре, прикрылись казенными одеялами и начали из-под них оправдываться, что-де не надеялись на наше твердое мужское слово. Вот и приопоздали.

Губин покровительственно посмеялся, заглядывая в лица спутниц.

Букварев отметил про себя и нарочитое обращение к нему Губина на вы, и издевательское «Василий Иванович», сказанное для девичьих ушей, чтобы сообразили они, сколь значителен сидящий впереди Букварев.

«За молоденькой примется ухлестывать Губа-не-дура, — это прозвище Губину дал Букварев давно. — Он умеет выбрать