Завтракали все вместе весело, шумно, хотя гости и старались держаться солидно. Сияющий Губин подсел к Буквареву и бахвалился, явно напрашиваясь на новые излияния благодарности.

— Вот так, старик, работать надо уметь. Была бы возможность — остался бы здесь за тебя… Может, через пару дней и попробую.

— А меня куда денешь? — удивился Букварев.

— Разве не слышал? — еще больше удивился Губин. — Грачевские кадровики на тебя все бумаги заполнили. Я-то умею такие штуки вовремя разузнать. В директора́ своего проектного института прочит тебя Грачев. Создается такой институт, есть решение. Тебе осталось только автобиографию в личное дело вложить и дать согласие. Возьмешь меня к себе, товарищ директор?

— Что ты фантазируешь?!

— Спроси у Грачева, если он еще не говорил.

— Вот так весть! Мне же здесь дело до ума довести надо!

— Тут без тебя Заметкин и Юра с Надей справятся. Теперь здесь просто. Так что до встречи в городе. Взрывников я обязался проводить. Должен я, а то бы ей-богу остался, освежился бы здесь, как ты. Однако скажи мне на прощание, как думаешь жить дальше?

— А так вот и жить. — Букварев обвел взглядом вагончик-столовую и людей.

— Как именно? Подробнее?

— Ну… не видишь, что ли? Вместе вот с народом. В трудах да заботах. — Букварев как-то вовсе не думал, что ему тоже скоро предстоит покинуть сопки.

— Но ты же всегда хотел чего-то выдающегося, ты же талантливым себя считал!

— Да… Но… Позабыл я многое. Дела тут да хлопоты… Люди… А впрочем?..

— Не надо, старик, не заводись. Ты все тот же. Но мы с тобой — обычные люди. И приключения твои, как и мои, обычны, как чьи угодно. История нас не заметит. Так уж сложилась наша жизнь. Но в отдельных ситуациях ты был прав чаще моего. Вообще прав.

— Это ты прав! Так выручить! — лез в обнимку Букварев.

— Не слушай этого совратителя! — вскрикнул Заметкин, чутко следивший за беседой друзей. — Шпарь по-своему! Теперь я знаю, что повесть о начальнике Нечаеве мне удалась не до конца, что предмет литературы — не только взаимоотношения мужчины и женщины, а еще и вот все это, что здесь вокруг. Не только мужское ермаковское честолюбие, жажда славы, но и поиск себя, поиск честности, человечности! В самом высоком смысле!

Все с удивлением уставились на вскочившего Заметкина.

— Тише, тише, Коля! — в один голос успокаивали его Букварев и Губин. — Не осложняй прекрасный момент.

— Я обо всем этом напишу роман! — еще раз вскрикнул Заметкин. — Я все видел! Трогал своими руками!

На него глядели и понимающе улыбались.

— Так возьмешь меня? Хотя бы в завотделы? — толкнул в бок Букварева Губин. — Такие, как я, новому учреждению, да и тебе самому, ой как будут нужны. Пропадешь без таких.

— Не возьму! — неожиданно звонко сказал Букварев, так что многие оглянулись.

— Я так и знал, — не сразу, но без обиды ответил Губин. — Ты закусил свои удила. А я, между прочим, старика Воробьихинского не имею права бросать. Я ему обязан… Мы с ним тебя еще на сто верст обскачем.

— Валяй! Методы у вас отработаны, — подал голос Заметкин.

— А ты куда? — осклабился Губин. — Не написать тебе романа. Борода уму не замена. Без копейки будешь сидеть.

— А мой ум бороды и не ждал, — парировал Заметкин. — Попрошусь вон к товарищу Василию Ивановичу Буквареву! Я еще в изыскатели гожусь. Может, и возьмет. А потом и роман…

— Это другое дело, — крякнув, покровительственно сказал Губин. — Под сильную руку идешь. — И сам пошел что-то хлопотать, об отъезде, что ли, отчего-то особенно стараясь быть бодрым. И это у него получалось. Взрывники-солдаты сходились к нему…

А над временным поселком строительного отряда веял тугой освежающий ветер. Он унес или прибил к земле пыль на сопках, и стало видно, что сквозь них, засыпав низины и срезав углы, пролегла бугристая полоса свежего дымящегося грунта. И все понимали: укроти его, разровняй бульдозером, утрамбуй катком, огради кюветами, покрой асфальтом или бетоном, — устремится в бескрайние студеные просторы надежная магистраль.