class="p1">Души и нам тревожат.

Плакать не можешь ты — это жаль,

Ты бы всплакнула все же.

А запираться нехорошо —

С горем на людях легче.

Все-таки девочка ты еще,

Слабы девичьи плечи.

Ольга шагнула к ним.

Зарыдав,

За руки их схватила…

Так же вот дети рыдали, когда

Дверь она им открыла.

Может быть, Ольге немного сродни

Женщины эти были?

Может, подругами были они?

С матерью, может, дружили?

Нет, не считались они роднёй.

Но в опаленном братстве

Все они были одной семьёй —

Кровники — ленинградцы.

* * *

Высказываюсь до всхлипа,

          распахиваюсь до дна:

Ну что мне с собою делать?!

          Любовь у меня не одна.

Не по одной тоскую,

          стою, как дуб над рекой.

Стыдиться ли мне, таиться ль,

          смеяться, что я такой?

Елену из Каргополья

          могу ли себе простить?

Куда послать телеграмму,

          кого мне о ней спросить?..

Всё видится, всё мне снится:

          кружит в степи вороньё…

Люблю потому сильнее,

          что я потерял ее.

В тяжелые дни блокады,

          голодный, больной, без сил,

Я девушку Ленинграда,

          как жизнь свою, полюбил.

Она меня отстояла,

          когда я горел в огне, —

Люблю, окрыленный и тихий,

          всем лучшим, что есть во мне.

Продрогшая, восковая,

          с сухим огоньком в глазах.

Она жила как святая,

          презревшая смерть и страх.

Она на руках носила

          отца от стены до стены.

О мире она не просила…

          Она не хотела войны.

Ей дали топор и заступ —

          работала за троих.

Мешали тяжелые косы —

          она обрезала их,

Пальто сменила на ватник,

          мужские надела штаны.

Цинга ей шатала зубы…

          Она не хотела войны.

Народ ей великую веру

          и нежное сердце дал —

Такой красоты и силы

          я никогда не видал:

У маленькой, хрупкой-хрупкой

          учился я жизнь любить,

Учился быть ленинградцем —

          врагов ненавидеть и бить.

Стою перед ней на коленях,

          товарищам встать велю…

Люблю ленинградскую девушку,

          сестру боевую мою.

Пред нею, как перед родиной,

          и жизнь и судьбу клоню

И этой любви великой

          до смерти не изменю.

* * *

От берега до берега

По льду, через туман,

Как из Америки

Через Ледовитый океан,

От одного материка

До другого материка,

Словно легенда — в века,

С Большой земли, из Отчизны

Пролегла к Ленинграду

Дорога жизни.

Не железная —

Снежная,

Вьюжная, вихревая,

Разметенная,

Прямоезжая,

Автогужевая.

Не в два следа

И не в три следа,

А во всю ширину озерного льда

Через Ладогу,

Будто радуга:

По каждой цветной полосе —

Два, три шоссе.

Не летают во́роны,

Не летают сороки,

Только в обе стороны

Во всю ширину дороги,

В оттепель и в морозы,

В клубах снежной пыли.

Идут обозы

Автомобилей.

Словно бы неторопко,

Как муравьи по тропкам,

А приглядишься:

Несутся —

Льды метровые гнутся.

Идут на виду у врага

Весь день, всю ночь до утра.

Идут — нипочем пурга! —

Машины, как буера.

Слава вам, шофера!

С воздуха как ни бомбят,

С берега как ни бьют, —

Этих немытых ребят

Немцы с пути не собьют.

Если вблизи от дороги

По́ льду хлестнет снаряд,

Парень свернет немного

И догоняет отряд.

Если машину под лед

Бомба, всплеснув, забьет,

Задняя, прорубь объехав,

Снова вперед идет.

Что б ни случилось на свете,

Грузовики идут,

Хлеб и тепло везут —

Их ленинградские дети,

Смерть отгоняя, ждут.

Вечером все расцвечено:

Фары включаются вечером —

Озеро горит!

Будто подходишь к городу,

Большому, широкоплечему…

А это всё — фонари!

Почти замерзая,

Ходят пикеты,

Небо взрезая,

Взлетают ракеты

С берега где-то,

Над лесом где-то.

И вновь огневой налет,

И стонет ладожский лед,

Обозначается, хряснув,

Трещины тонкая нить…

С какой неизведанной трассой

Эту дорогу сравнить?

Она идет не на полюс,

Хоть часто в снегу по пояс,

Не к сказочным царствам путь,

Хоть часто в воде по грудь,

И не на тот свет…

Цены той дороге нет!

Всем золотом Лены, Аляски

Не оценить этой трассы.

Идет она, как на луну,

К городу в плену.

Времени минет много,

Переживем тревогу,

Но будем на каждой тризне

Добром поминать дорогу,

Спасшую столько жизней.

* * *

Теплого ветра дошла волна

С моря, со льда залива.

В самое сердце дохнула она —

Кажется, где-то близко весна,

Солнечна, водоречива.

Если б, откуда вдруг ни возьмись,

Голуби налетели —

Как просияла бы наша жизнь:

Первой сосульки мы заждались,

Первой с карниза капели.

Радуюсь я, что даль высока,

Я открываю ворот…

Чувствую, вижу:

              весна близка!

Издали к нам плывут облака,

Будто рядами входят войска

В освобожденный город.

1942—1943

Город гнева

Сталинградские эпизоды

Эта работа писалась на кораблях Волжской военной флотилии в августе — сентябре 1942 года, в первый период боев за Сталинград, и в октябре была напечатана во фронтовой газете «Сталинское знамя» и в «Сталинградской правде».

Создание поэмы, достойной грандиозной Сталинградской битвы, — дело времени. Весьма вероятно, что такую поэму напишет человек, не принимавший непосредственного участия в боях за волжскую твердыню, но несомненно, что он в своей работе не сможет обойтись без воспоминаний участников и свидетелей сталинградской эпопеи.

Исходя из этого, я решил сохранить свои эпизоды «Город гнева» как зарисовки, сделанные в ходе великих боев и в какой-то мере отображающие великолепное мужество и стойкость моряков Волжской военной флотилии и бойцов Сталинградского фронта[1].

Автор

1

Они пробились сквозь наши ряды,

Все предавая огню «для порядка».

Они дошли до волжской воды

И здесь завязалась новая схватка.

Сгубив десятки своих корпусов,

Фашисты хотели дорогой степною

Пройти, не задерживаясь,

Волною.

Но вышла Волга из берегов

И встретила немцев, готовая к бою.

Тогда они,

Вконец озверев,

Метнули на город черные крылья.

Будя в сердцах исступленный гнев,

Выбрасывал неба облачный зев

За эскадрилией