Потом татуировка мне разонравилась, прямо как тюремная, и мне набили поверх нее другую, потому что убрать ее полностью не было возможности. Раньше пигмент машинками вбивали глубоко, даже лазером не уберешь.

Но суть совсем в другом. Когда у тебя такая травма, то год лежишь, а месяца три вообще не ходишь. За это время у меня абсолютно поменялось мировоззрение. Конечно, когда тебе чуть больше двадцати, а ты на грани инвалидности, понимаешь, что никому не будешь нужен, точно как парни, вернувшиеся инвалидами из Афганистана. К тому же я сильно набрал вес, активность ведь была нулевой, а друзья и жена, которые приходили навещать, конечно, вкусно кормили. И вышло, что до армии я был чуть ли не как Ален Делон, а после травмы стал весить около 125 килограммов. Но постепенно я занялся собой.

Я считаю, что частным образом работал всегда. Конечно, я числился, например, в университете, но воспринимал это только как место, где мне давали возможность принимать своих клиентов. Наука же была как хобби, от которого получаешь удовольствие. Я начал работать еще с третьего курса, когда университет только образовался.

Это были девяностые годы, когда все, кто хоть что-то зарабатывал, преступали закон.

Деньги таким образом можно заработать хорошие, но лично для себя я выбрал заработок честным путем, для которого мне нужно было получить специальность.

В то время, когда в моей группе девочки-мальчики прилежно зубрили дисциплины, я нанял зубного техника, который неделю работал, а неделю пил.

При этом он был великолепный мастер. Меня его пьянство не смущало, ведь много гениальных людей имеют склонность к алкоголю. Так вот, он приходил ко мне домой и учил меня пилить зубы. Я платил ему за занятие, кажется, пятьдесят или сто рублей. Это были огромнейшие деньги, потому что студент получал сорокарублевую стипендию. Но я мог себе это позволить, так как уже работал. Занятия с этим человеком мне действительно помогли, и с третьего-четвертого курса я уже принимал пациентов у себя дома.

У меня было полукруглое самодельное кресло, такая же самодельная бормашина, которой я лечил зубы. Есть еще друзья, которым я коронки на третьем курсе ставил, почти тридцать лет прошло, а они стоят.

И вот постепенно я сменил место работы. Теперь моим кабинетом стала автостоянка, где у меня была переносная бормашина. Я даже в будке пару пломбочек поставил, в девяностые годы дурака валял. Потом еще к кому-то домой ездил. Студент? А кто там знает, студент или не студент!

Для выездов у меня был свой инструментарий: переносная самодельная бормашина, набор инструментов и материал для пломб. В девяностые так работали все, и не было ни у кого таких технологий, которые есть сейчас. Когда я был уже на пятом курсе, принимал людей в кабинете в центре города. Один мой хороший знакомый, который был на несколько лет меня старше и являлся одновременно и преподавателем, и соседом, узнал, что я пытаюсь работать самостоятельно. Он предложил: «Слушай, у меня есть большой стоматологический кабинет. Я там числюсь, но работать не успеваю. Если хочешь, можешь проводить там приемы. Никто не узнает, что ты студент, представлю тебя руководству как интерна или ординатора, будешь работать». Я, конечно, согласился. Как все получилось? Я был студентом пятого курса. Но кто такой студент? знаний не очень много. Раньше и учиться не у кого было, ни технологий, ни знаний. Россия тогда была закрытой страной. Это сейчас – пожалуйста, поезжай, учись. И вот сосед заявил мне: «Все – давай, веди прием». Выбросили меня в море широкое, да и плыви сам вперед.

Помню, что, когда я начинал лечить зуб, думал: «Боже, что делать?» Брал лекарство, укладывал с ваткой на зуб, бежал на проходную, звонил моему начальнику и консультировался. Он давал мне краткие наставления, а я приходил к пациенту и говорил: «Отлично, лекарство впиталось, теперь будем лечить». Конечно, это был для меня великолепный опыт.

Когда девочки на занятиях на четвертом-пятом курсе рассказывали, как правильно ставить коронку, я ничего не понимал.

Вместо этого бреда из учебника я мог на практике эту коронку поставить лучше многих преподавателей.

Не успела закончиться моя интернатура, а я уже опять работал в частном кабинете на сормовской. Там был штаб кубанско-казачьего войска. Я работал вдвоем с зубным техником, вместе мы открыли частный кабинет. Лицензии, конечно, у нас не было, потому что на улицах царили все те же девяностые. Пациентов было много. Сейчас я смотрю на стоматологов, которые хотят улучшить свой бизнес за счет курсов по привлечению клиентов, и думаю: «Какая же это ерунда». Почему? Да просто, если работаешь нормально, то никакой рекламы не нужно. В девяностые ее вообще не было, как и мобильных телефонов, а я все равно приходил на работу к восьми утра, и меня огромная очередь ждала у кабинета.

Из интернатуры я в конечном итоге ушел. Когда у меня уже был тот самый кабинет на сормовской, приходилось еще ходить с палочкой. Пациенты, конечно, моей травмы не видели, но пока у них впитывалось лекарство, я выходил в другую комнату и сидел минут пять с поднятой ногой, чтобы не было отеков.

Главным в то время, как и сейчас, было приспособиться к обстоятельствам. Потому что с системой нельзя бороться, под нее нужно подстраиваться. В девяностые – под волну отсутствия власти, и те, кто смог это сделать, жили прекрасно. Я был в их числе.

Вот что такое казачество?

Много писали и говорили красивые слова о возрождении традиций, о самоуправлении и помощи правопорядку. Но была у «новых» казаков и другая сторона, которую знали мы, жившие с ними рядом. Это были отпетые люди, которые ходили по коммерческим ларькам с криком «Мы патрулируем!» А на деле отбирали продукты, спиртное и устраивали вечерние гульбища. Это был самый настоящий рэкет.

Моя должность называлась «Главный стоматолог Всекубанского казачьего войска», а я был всего лишь мальчик, который вчера окончил институт.

Почему тогда главный? Потому что единственный. Вот так я громко назывался. Это было хорошо тем, что у меня была великолепная взаимосвязь с этими казацкими бандитами.

Они меня «крышевали», и с законом у меня проблем не было, потому что закон – это сами бандиты.

Однажды на стоянке я поцарапал своим «Жигулем» «Мерседес», и на меня наехали: «Да мы тебя!», а я предложил разобраться вечером. А казаки тем временем приехали с автоматами Калашникова за плечами, загнали тех «братков», поставили на колени, и вышел я, герой-доктор, за которым стоят столько человек. После этого мои места на стоянке были самыми лучшими. Мне тогда это безумно нравилось.