Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кук остановился.
– Это вход номер два.
Дэвид кивнул.
– Хорошо. Надеюсь, мы скоро увидимся.
– Надеюсь, тоже.
Кук со своей обычной мрачной серьезностью открыл вход, а Счастливчик и Верзила надели шлемы, плотно зажав парамагнитные швы. Старр почти с удовольствием сделал первый вдох запасенного воздуха, он к нему привык.
Сначала Счастливчик, за ним Верзила вошли в шлюз. Дверь за ними закрылась.
Дэвид спросил:
– Готов, Верзила?
– Конечно, Счастливчик. – Голос его громко прозвучал в наушниках, фигура Верзилы в ярком свете шлюза казалась тусклой.
Открылась дверь в противоположной стене. Они почувствовали, как уходит в вакуум воздух, и прошли в дверь.
Она закрылась за ними. И стало темно.
Они стояли в абсолютной темноте тихих и пустых шахт Меркурия.
Они зажгли фонари, и тьма немного отступила. Перед ними открылся туннель, уходящий в темноту. Освещенное пространство обрывалось внезапно, что неизбежно в пустоте. За пределами прямых лучей света все было темно.
Высокий землянин и его маленький товарищ марсианин начали углубляться во внутренности Меркурия.
Верзила с любопытством осматривался в свете фонарей; туннель напоминал ему виденные на Луне. Закругленный с помощью бластеров и дезинтеграторов, он уходил вперед, казалось, в бесконечность. Стены изгибались и мягко переходили в скалистый потолок. Туннель имел овальную форму в поперечном сечении, чуть приплюснутую вверху и сильно – внизу. Такая форма обладает особой прочностью.
Через воздух в своем костюме Верзила слышал собственные шаги. Шаги Дэвида он ощущал благодаря легкой вибрации почвы. Не совсем звук, но для человека, который всю или почти всю жизнь провел в вакууме, он так же полон значения. Он «слышал» эти вибрации почвы, как обычный человек слышит вибрации воздуха, которые мы называем звуком.
Периодически они проходили мимо скальных колонн: породу не стали удалять, и она служила опорой для слоев скалы между туннелем и поверхностью. Опять похоже на шахты Луны, только здесь колонны толще и многочисленней: хоть сила тяжести Меркурия и мала, она все же в два с половиной раза превосходит лунную.
От главного ствола, по которому они шли, в стороны отходили туннели. Счастливчик, казалось, не торопился; у входа в каждый такой туннель он останавливался и сверялся с картой.
Для Верзилы самой тоскливой особенностью пути были признаки недавнего человеческого пребывания: болты, к которым крепились иллюмопластины, заливавшие туннели ярким светом, небольшие выемки, где некогда парамагнитные реле создавали трение для тележек с рудой, изредка боковые ниши; тут размещались помещения, где шахтеры могли поесть и передохнуть, лаборатории для испытания образцов породы.
Все теперь размонтировано, вынесено, осталась только скала.
Но Верзила был не таким человеком, чтобы тосковать из-за подобных вещей. Ему не хватало действия. Он пришел сюда не для простой прогулки.
Он сказал:
– Эргометр ничего не показывает.
– Я знаю, Верзила. Скройся.
Он сказал это спокойно, без ударения, но Верзила знал, что это значит. Он настроил свое радио на направленную волну с зашифрованной передачей. Это не входит в обычное оборудование космического костюма, но Старр и Верзила к нему привыкли. Верзила добавил шифровальное устройство, когда готовил костюмы, почти автоматически.
Сердце его забилось чуть быстрее. Когда Старр обращается к зашифрованной связи, опасность близко. Ближе – во всяком случае. Он спросил:
– В чем дело, Счастливчик?
– Пора поговорить. – Голос Дэвида звучал будто издалека и доносился одновременно со всех направлений. Это из-за дешифратора, который всегда оставляет какой-то «шум».
Старр сказал:
– Это туннель семь-а, в соответствии с картой. Он ведет к одному из вертикальных стволов, выходящих на поверхность. Я иду туда.
Верзила удивленно спросил:
– Зачем?
– Чтобы подняться на поверхность. – Дэвид слегка рассмеялся. – Для чего же еще?
– Зачем?
– По поверхности доберусь до «Метеора». Когда я ходил туда в последний раз, отнес в рюкзаке костюм для солнечной стороны.
Верзила медленно обдумал это и спросил:
– Значит, ты собираешься на солнечную сторону?
– Да. Иду к большому Солнцу. По крайней мере не заблужусь. Надо только идти на свет короны на горизонте. Очень просто.
– Послушай, Счастливчик. Я считал, что мы ищем в шахтах сирианцев. Разве ты не доказал на банкете, что они там?
– Нет, Верзила, не доказал. Просто так говорил, чтобы все поверили.
– А мне почему не сказал?
– Мы уже обсуждали это. Ты можешь не вовремя вспылить. Если бы я тебе сказал, что наш поход в шахты только часть плана, ты мог бы все это выпалить, если бы Кук тебя рассердил.
– Да нет, Счастливчик. Просто ты не любишь говорить, пока все не обдумаешь.
– И это тоже, – признался Дэвид. – Ситуация такова. Я хотел, чтобы все считали, что я иду в шахты. Никто не должен был заподозрить, что я собираюсь на солнечную сторону. Никто, в том числе и ты, Верзила.
– Почему? Или это по-прежнему тайна?
– Вот что я могу тебе сказать. Я сильно подозреваю, что за саботажем скрывается кто-то в Куполе. В сирианцев я не верю.
Верзила был разочарован.
– Значит, в шахтах никого нет?
– Я могу ошибаться. Но я согласен с доктором Куком. Невероятно, чтобы сирианцы затратили столько усилий и соорудили тайную базу на Меркурии для саботажа. Если бы им это потребовалось, они скорее всего подкупили бы землянина. Кто-то ведь разрезал костюм. В этом-то сирианцев винить нельзя. Даже доктор Певерейл не предполагает, что в Куполе есть сирианцы.
– Значит, ты ищешь предателя, Счастливчик?
– Я ищу саботажника. Это может быть предатель, продавшийся сирианцам, или он может действовать по собственным причинам. Ответ надеюсь найти на солнечной стороне. И надеюсь еще, что моя дымовая завеса насчет сирианского вторжения не даст виновному скрыться или подготовиться к моему приему.
– И чего же ты ждешь?
– Узнаю, когда найду.
– Ну ладно, – сказал Верзила. – Меня ты убедил. Идем. Пора двигаться.
– Стой! – в замешательстве воскликнул Старр. – Великая Галактика, парень! Я сказал, что я иду. У нас только один изоляционный костюм. Ты остаешься здесь.
Впервые в сознание Верзилы проникло значение местоимения, которым пользовался Дэвид. Он все время говорил «я». Ни разу не сказал «мы». И все же Верзила по долгой привычке к совместным действиям считал, что его «я» значит «мы».