сам. Пожалуйста, Михаил Борисович, вам слово. Расскажите о себе и о своем творчестве.

Степанов начал свое выступление со слов благодарности и признательности своим учителям, которые были видными художниками России. Затем Степанов рассказал о своей учебе в Московском полиграфическом институте. По возвращении в родной город Степанов начал работать в Тарасовском отделении Художественного фонда России. Рассказал художник и о своем пристрастии к путешествиям. По его словам, рисунки, сделанные под впечатлением от поездок по городам Золотого кольца России, а также в Бухару, Самарканд и Кижи, позднее воплотились в гравюрах.

– Но должен вам признаться, друзья мои, что больше всего люблю свой родной город на Волге, природу и саму широкую, привольную Волгу. Ведь я – коренной волжанин, – сказал Степанов.

Я слушала рассказ Михаила Борисовича и перелистывала альбом «Вселенная художника», в котором находились фотографии работ Степанова. Здесь были узнаваемые достопримечательности Тарасова: государственная консерватория имени Л. В. Собинова, фрагмент набережной с Ротондой, памятник Н. Г. Чернышевскому, известный и любимый тарасовцами сад Липки. Все-таки графика художника более отвечала реалиям, нежели его гравюры. Еще у Степанова удачно получились пейзажи с церквями.

Улучив момент, я вполголоса спросила у одной из женщин, находившихся в зале, где мне найти секретаря Союза художников – Владислава Шляпникова.

– Вам следует выйти в вестибюль и пройти в дверь напротив. Там находится кабинет Владислава, – объяснила женщина.

В небольшой комнате за столом у окна сидел мужчина лет тридцати – тридцати пяти.

– Здравствуйте, – сказала я, входя в кабинет.

– Здравствуйте, – ответил мужчина.

– Мне нужен Владислав Шляпников, секретарь Союза художников.

– Я к вашим услугам, – улыбнулся Шляпников и встал из-за стола, – прошу, проходите, присаживайтесь.

Шляпников отодвинул стул, стоящий у стола, и жестом пригласил меня.

– Владислав, простите, не знаю вашего отчества, – начала я, досадуя, что не спросила у стажера полные данные Шляпникова.

– Владислав Викторович, – снова улыбнулся Шляпников и добавил. – Но можно просто Владислав.

– Ну, тогда я просто Татьяна Иванова, частный детектив. Я занимаюсь расследованием убийства Иннокентия Константиновича Подхомутникова. К вам я пришла для того, чтобы получить информацию, как прошел день перед убийством, был ли Иннокентий Константинович здесь, в отделении, какие у него были отношения с коллегами, имелись ли враги или по крайней мере недоброжелатели.

– Я вас понял, Татьяна. Постараюсь ответить на ваши вопросы. Отношения с коллегами по творческому цеху – вы ведь это имели в виду? – уточнил Шляпников.

– Да, совершенно верно.

– Так вот, Иннокентий Константинович со всеми без исключения вел себя корректно. Ну, можно даже сказать, доброжелательно, – ответил Шляпников на мой вопрос.

– Означает ли это, что у Иннокентия Константиновича не было недоброжелателей? – решила уточнить я.

Владислав кивнул.

– Я думаю, что можно так сказать.

– А с кем Иннокентия Константиновича связывали дружеские отношения? – задала я следующий вопрос.

– Вот даже и не знаю. Дружеские отношения ведь подразумевают нечто большее, чем просто вежливое общение, ведь так?

– Ну, в общем-то, да.

– Ну, тогда друзей Иннокентия Константиновича следует искать вне числа наших художников. Во всяком случае, это мое личное мнение. Кстати, я могу назвать вам одного из них. Это – Аристарх Тимофеевич Смолянинников, адвокат Иннокентия Константиновича.

– Но ведь, насколько я понимаю, обычно адвокаты не дружат со своими клиентами, – заметила я.

– Иногда бывает, что деловые отношения сочетаются с дружескими, – улыбнулся Владислав. – Во всяком случае, они достаточно давно знают друг друга. Вполне возможно, что за это время между ними сложились и дружеские отношения. Хотя я не присутствовал при их встречах и не имею представления, обсуждали ли они какие-то личные вопросы.

– А что вы можете сказать об отношениях Иннокентия Константиновича и женщин? – спросила я.

– Ну… это очень деликатная тема, – обтекаемо ответил Шляпников.

– И все же? – настаивала я.

– Я ничего об этом не знаю. Во всяком случае, не припомню случая, чтобы Иннокентий Константинович появлялся когда-либо с дамами. Ни здесь, в Союзе художников, ни где-либо еще. Но это не значит, что он избегал их.

– Скажите, Владислав, а кабинет у Иннокентия Константиновича есть? – спросила я.

– Вы имеете в виду отдельное помещение? – уточнил Шляпников.

– Ну, ведь где-то же он хранил свои документы, касающиеся художественных выставок, – заметила я.

– Вот этот шкаф, – секретарь показал на противоположную стену, вдоль которой стоял небольшой шкаф.

Я раскрыла створки шкафа. На полках стояли какие-то журналы – по-видимому, они содержали документацию по проведению выставок. Я наугад взяла один их журналов и пролистала его. Да, так и есть: в журнале находился список мероприятий, еще какие-то рабочие записи. Но личных записей я в журнале не обнаружила. Возможно, их и не должно было быть там.

– Владислав, – снова обратилась к Шляпникову, – а был ли Иннокентий Константинович здесь в день его гибели?

– Да, в тот день он был здесь, – подтвердил мужчина. – Причем пробыл он в Союзе довольно долго.

– А с чем это было связано? – тут же задала я вопрос.

– Дело в том, что Иннокентий Константинович готовил художественную выставку. А я тоже засиделся допоздна, потому что оформлял протоколы заседаний, ну и еще некоторую документацию. Кроме того, с устройством выставки вышел инцидент. Иннокентий Константинович выбрал для показа работы Геннадия Алексеевича Селиверстова, а картины другого художника – Григория Алексеевича Переводникова – забраковал. Ну как забраковал, он сказал ему, что каждый художник выбирает манеру исполнения картин, но владелец картинной галереи вправе решать, какие работы выставлять, а какие – нет. Вот на этой почве и произошел инцидент. Переводников вспылил, накричал, нагрубил, кажется, даже что-то оскорбительное произнес.

– А Подхомутников ответил ему тем же? – спросила я.

– Нет, ну что вы. Иннокентий Константинович – очень выдержанный и воспитанный человек… был, к сожалению. Я даже не припомню случая, чтобы он когда-то повысил голос. И в тот раз Иннокентий Константинович очень спокойно и обстоятельно объяснил Григорию Алексеевичу свой выбор. Хотя, в принципе, он мог этого и не делать, ведь он же хозяин. Так вот, Иннокентий Константинович, когда отбушевали, так сказать, страсти и Переводников ушел отсюда, попросил меня подготовить некоторые материалы, касающиеся выставки, и принести ему их домой утром следующего дня.

– А он объяснил, почему именно вы должны принести их на дом? – спросила я.

– Ему с утра надо было отправиться к юридическому консультанту, согласовать какие-то правовые тонкости. Готовить документацию по выставочной деятельности – моя задача, и неудивительно, что Иннокентий Константинович именно меня попросил забросить бумаги. Тем более я мимо его дома как раз проезжаю по пути на работу, у нас такие ситуации не раз возникали раньше, – спокойно объяснил мой собеседник. – И в этот раз я сказал, что документы привезу к