ножом и открыл консерву методом грубой силы. У меня тоже открывашки не было, никак не сподобился купить. Да и не очень-то она нужна, когда жесть на банках руками гнуть можно спокойно. В хлебнице нашлась четверть чёрствой булки хлеба второго сорта. Оттяпав от неё два ломтя, я щедро намазал их икрой, плеснул водку в стаканы и протянул один из них Николаичу:

— Ну, будем.

Тот непонимающе уставился на прозрачную жидкость перед собственным носом.

— Бери-бери, лечись. А то разговаривать с тобой невозможно.

— Не буду.

— Букой таким не будь. У меня день рождения сегодня. А тебе надо здоровье поправить.

— Чтобы я опять нажрался, и ещё чего-нибудь разболтал?

— Да серьёзно у меня днюха. Я к тебе не как должностное лицо пришёл, а как друг. К тому же, мы не собираемся напиваться, употреблять будем вдумчиво и аккуратно.

И мы употребили, закусив икрой. Николаич наконец разморозился, достал из холодильника банку солёных огурцов, а я кинул в кастрюлю пяток найденных картофелин, залил водой и поставил на газ. После этого разговор пошёл живее.

— Как хоть звать-то тебя?

— Даже это не помнишь? Сева я.

— А, точно, Всеволод Казаков. Навёл ты у нас тень на плетень. Барсуков на тебя зуб точит, он все отделения милиции обзвонил, Казакова искал. Грозится поймать и шкуру спустить.

— Серьёзно? То есть он у меня из кошелька полтинник вытащил, а я же ещё хулиган и ввёл несчастного Барсука в заблуждение?

— Так ты притворялся? На задании был, получается?

— Я о своей работе говорить не могу. Извини, дружище, но давай о чём-нибудь другом.

— Понимаю. Будь здоров, именинник.

Выпили. Доскребли икру из банки.

— Просветишь, когда мы успели подружиться?

— Вчера. Жалко, что ты не помнишь. Душевно посидели.

— А где сидели?

— В летнем кафе на Киевской.

— Погоди-погоди, смутно что-то…

— Да ладно, чего уж теперь. Давай с начала.

— Ты откуда вообще?

— А сам-то как думаешь?

— ОБХСС? — схватившись за голову, севшим голосом просипел Николаич.

— И не только. Я тебе потом удостоверения покажу, оба. С собой не взял, я ж к другу шёл, за день рождения выпить. Чтобы не порочить честь мундира, не брал. И ты кончай напиваться при форме и корочках. А не то попрут из органов за такие дела.

— Так меня за соучастие в любом случае привлекут.

— Учитывая явку с повинной и отсутствие фактов причастности к противоправным деяниям, не привлекут. Так, побудешь ещё под надзором, проявишь себя как добросовестный сотрудник милиции, снимут надзор.

— Явку с повинной? Я не писал.

— Устного заявления в данном случае достаточно.

— Так я и не заявлял.

— Уверен? — усмехнулся я.

— Вчера? — убитым голосом предположил Николаич.

— Да ты никак жалеешь? Гниду эту жалеешь, которая в органах прижилась и сосёт трудовую кровь из граждан? Ты думаешь, он побалуется и перестанет? Так я тебе расскажу, как дальше дело будет. Тебя он подставит рано или поздно, потому что ты угроза для него, и останешься ты вечным дежурным до пенсии по старости. А сам Барсучок будет расти и развиваться, пока ты покрываешь его делишки. И дорастёт наш Михаил Игнатьевич аж до генерала. Большим человеком станет. А масштаб его делишек будет всё расти, и криминал станет разъедать органы изнутри. Совратит много честных душ с истинного пути, а сколько пострадает невинных граждан? Думаешь, я преувеличиваю? Нисколько! Проходил я уже это всё. Этого ты хочешь?

— Нет.

— Что ты там говоришь? Плохо слышу.

— Не хочу.

— Вот! Накрепко запомни это на всю жизнь. И глядишь, не Барсук, а ты у нас генералом станешь.

Я встал и пошёл проверять картошку. Потыкал ножиком, признал её готовой, так что отлил воду и высыпал горячие, восхитительно исходящие паром клубни на тарелку.

— Ладно, давай ещё по маленькой, да я пойду. Дела. Да не грызи ты себя. Ты радуйся, что ничего непоправимого не случилось. Ну выпрут Барсукова из органов, так туда ему и дорога. И ты замараться не успел, хотя конечно лучше было после первого же инцидента за руку его и в кабинет начальника. Чем же он тебя взял, что ты решил смолчать?

— А я вчера не говорил?

— Нет.

— Стыдно потому что. Даже пьяному стыдно.

— Неужто особо крупный куш поделили?

— Нет! Ты чего? Да я…

— Ладно-ладно, верю. В честность твою верю.

— Это ещё в армии было. В увольнение ходил и с девушкой одной… подружился. А она оказалась женой командира. Ну я ж откуда знал. И она тоже хороша, хоть бы слово о том, что замужем. Кольца на пальце нет, ну я и… А потом она к нам в часть приехала как-то, меня увидела… и сделала вид, что мы не знакомы. А Мишка её конечно сразу узнал, мы вместе с ним гуливанили, так потом до конца службы подмигивал и хихикал. И вот, теперь напомнил, что он меня тогда не сдал. Да и сейчас того командира найти плёвое дело, служили-то рядом. А у меня невеста, Алёнушка. Чистый душой человек.

Знаю твою супругу, Николаич. Хорошая женщина. Сорок лет вы с ней душа в душу прожили, я даже завидовал, какая дружная у вас семья. Дети, внуки. На похоронах искренне горевали по тебе.

— Ничего, недолго ему осталось. Потерпи немного.

Главное, пить прекращай, это делу не поможет, а подгадить может здорово.

— А можно как-то ускорить? У меня свадьба, заявление уже подали.

— Ну и женись. А я поспособствую, чтобы поскорее Барсука убрать.

На самом деле, убрать я его могу прямо сейчас, но мне было мало его уволить, а как его посадить всерьёз и надолго, я пока не придумал. Для этого мне понадобятся документы. И тогда я мелочиться не стану.

Глава 8

Стоило переступить порог Розиной квартиры, она сообщила, что звонил Борис, искал меня по какому-то срочному делу. Вообще-то моё важное дело — ближайшая горизонтальная поверхность в компании с Розочкой. Я сегодня именинник, и жажду подарков. Но Боря, наверное, не стал бы звонить просто от нечего делать или чтобы спросить, как я насчёт макаронов на ужин.

Я обнял Розу и дотянулся до телефона, стоящего на тумбочке рядом. Кстати, почти не скучаю по мобильнику. В моей нынешней деятельности он скорее стал бы помехой, по нему нефиг делать отследить человека. А так к моим услугам все городские таксофоны. Да и попроситься позвонить куда-нибудь не проблема. Люди же пока не знают, что такое поминутная тарификация. А так, жалко что ли пустить позвонить?

— Алло, Боря, что стряслось? — спросил я, когда мне ответили на той стороне.

— Звонил Володя, у него появился какой-то прямо железобетонный вариант, но если будешь брать, это встанет в копеечку.

— Насколько в копеечку?

— Пятьсот.

— Ого! — присвистнул я.

— Так что ему сказать? Не надо?

— Стой-стой! Надо! Беру.

— А деньги?

— До завтра пусть придержит. Завтра будут деньги.

— Ну ладно.

Я посидел, глядя в стену перед собой.

— Закурю? — спросил у хозяйки.

Розита беспокойно наблюдала за мной и нервно покачивала ножкой. Величественно повела рукой, разрешая осквернить её жилище. Знала бы ты, детка, как мне сейчас не хочется от тебя уходить, но придётся. Деньги сами себя не добудут.

Я затянулся, откинувшись на спинку дивана и выпуская дым в потолок. Мысли свободно текли, ставя плюсики и минусы в адрес трёх кандидатур. Нет, Антошу мы оставим на десерт, иначе слишком легко отделается. Барсук? Этот и вовсе должен целое состояние — мою жизнь. Продешевить не хочется.

— Ты куда? — спросила в спину Роза, когда я вышел в прихожку.

Вот ведь настроили клетушек, то ли дело у Борьки. Приличная входная группа, не чета этой порнографии. Могут же, когда хотят. При Виссарионыче не баловали и туфту не гнали, а то можно было и загреметь. Впрочем, для средней советской семьи даже такая квартира — роскошь, после коммуналок и общаг особенно. Поживёшь с соседями через фанерную стенку, и панельные хрущёвки покажутся раем.

— Сева, что случилось? — прильнула сзади Розочка, пока я натягивал куртку.

— Ничего не случилось, моя прелесть, — поцеловал я тонкие пальчики. — Скоро вернусь.

— А ты ку…

— Не закудыкивай дорогу, — прикрыл я очаровательный ротик ладонью. — Я за вином. Куплю и приду. Готовь бокалы.

На самом деле мне до зарезу нужно было позвонить, но не при Розе же.

Я бегом спустился с третьего этажа и побежал к винно-водочному