Одновременно с занятиями в Академии Постников поступил в ученики к иностранному врачу Ивану Комнину (судя по фамилии, потомку выходцев из Византии). И благодаря знанию нескольких языков частенько бывал переводчиком у только что приехавших других иностранных врачей, не освоивших еще русского. Видя несомненную тягу способного юноши к медицине, Комнин ему и посоветовал отправиться изучать медицинское дело в Европу, конкретнее, в итальянскую Падую (он сам был доктором медицины тамошнего университета).

И Петр, выправив соответствующие разрешения, отправился в Италию, точнее, в Венецианскую республику (до создания единой Италии из разрозненных королевств, герцогств, республик и «вольных городов» оставалось еще более полутора столетий). Куда добрался лишь через два месяца – вполне нормальные сроки для того времени.

Падую Комнин ему присоветовал (и сам в свое время выбрал для обучения) не зря. Падуанский университет, основанный в 1222 году, очень долго был одним из лучших и престижных «вузов» Европы, располагал богатейшей библиотекой, где Постников просиживал сутками. Два года он успешно изучал анатомию, хирургию, фармакологию, прослушал и курс философии. Потом состоялся экзамен – весьма пристрастный: в Падуанском университете учили на совесть и к экзаменам подходили серьезно.

Все прошло отлично. Молодой московит приятно удивил строгих профессоров познаниями в медицине, иностранных языках (латыни, греческом, итальянском и французском), находчивостью в ответах и складностью речи. 9 августа 1694 года русский студент был признан доктором медицины и философии с правом преподавать эти науки и удостаивать ученых степеней.

Известно, что эта церемония происходила в университете крайне торжественно. Исторической точности ради следует упомянуть, что у Постникова был предшественник, почти соотечественник. Еще в 1515 году степень доктора медицины в Падуанском университете получил Георгий-Франциск Скорина. Как происходила церемония, мы знаем достоверно: один из магистров университетской коллегии зачитал многословное и витиеватое послание: «Мессер Франциск, сын покойного Луки Скарины из Полоцка, русский, был строго проэкзаменован и на этом специальном экзамене держал себя в высшей степени похвально и хорошо, повторяя названные пункты и отлично отвечая на сделанные ему возражения, что ответы его были одобрены всеми присутствующими докторами единогласно, и на этом основании он провозглашается почтеннейшим доктором в науках медицинских». Потом на Скорину надели черную шелковую мантию, на голову – четырехугольный докторский берет, опоясали черным кожаным поясом и в завершение надели на палец широкое серебряное кольцо – «перстень Гиппократа». Именно так выглядела «парадная форма» доктора.

У меня нет точных сведений, но Постников наверняка прошел схожую процедуру: вековые традиции средневековых университетов сохраняются долго, иные из них кое-где сохранились до сих пор. Кстати, случай со Скориной ничуть не нарушает приоритет Постникова: во-первых, Скорина был чуточку другим – не московитом, а подданным Великого Княжества Литовского. Во-вторых, после окончания университета он практически никогда не занимался медициной: увлекся зарождавшимся типографским делом и стал одним из прославленных европейских первопечатников. Так что Постников остается первым великороссом, получившим за границей степень доктора медицины.

Молодой доктор одного из старейших в Европе университетов возвращается на родину, можно смело сказать, триумфатором. Блестящая карьера, слава, богатство? Увы… Так уж грустно сложилась жизнь, что Постников после возвращения в Россию до самой смерти занимался чем угодно, только не медициной – в отличие от Скорины, не по своему желанию…

Сначала он вообще-то пытался стать именно медиком. Но столкнулся с яростным противодействием иностранных врачей из Немецкой слободы, увидевших в новичке серьезного и опасного конкурента…

Вообще-то русский народ, от простолюдинов до бояр, в массе своей испокон веков относился к лекарям, что своим, что иностранным, с некоторой опаской, предпочитая всем снадобьям баньку с веничком да водку с хреном. Да и память о Бомелии и подобных ему субъектах сохранялась долго. Вдобавок иностранных врачей недолюбливали еще и за то, что они сплошь и рядом по-русски говорили скверно, а на пациентов смотрели свысока – московитские варвары, ага… И тем не менее пациентов было достаточно, чтобы иноземные «дохтура» катались как сыр в масле. А потому, как это случалось во многих областях человеческой деятельности, и тогда, и позже составилась этакая «медицинская мафия», сплоченная, горластая, зубастая, накрепко спаянная денежным интересом.

Моментально начались стычки, склоки, интриги… Дошло до Петра I. Тот, без особых на то оснований полагавший себя большим знатоком медицины (в коей отметился разве что зубодерством), все эти склоки прекратил быстро и незатейливо – приписал Постникова к знаменитому Великому посольству в Европу. Официально во главе его стоял любимец Петра Франц Лефорт, а сам Петр конспирации ради (впрочем, мало кого обманувшей) числился скромным «десятником Петром Михайловым». Постникова он назначил своим помощником и переводчиком. Доктор медицины переводил при беседах «десятника» с иностранцами, был квартирмейстером, подыскивая квартиры для членов посольства, закупал медицинские инструменты, лекарства, научные книги. Потом Петр отправил Постникова, опять-таки в качестве квартирьера, в Венецию. Именно туда собрался направиться было Беликов, но эти планы сорвал знаменитый стрелецкий бунт в Москве. Петр срочно уехал в Россию усмирять и наказывать бунтовщиков («Утро стрелецкой казни»…), а Постникова отправил в Вену для переговоров с турками. Переговоры Постников провел блестяще, а потому Петр, не раздумывая, так и оставил его при Посольском приказе, где он и проработал, в основном переводчиком, почти десять лет. Правда, в конце марта 1701 года, казалось, вновь открылась медицинская карьера: именным указом Петр назначил Постникова доктором в Аптекарский приказ с годовым жалованием в 500 рублей (немало по тем временам) – правда, с обязанностью в случае необходимости переводить с латинского, французского и итальянского «нужные письма», опять-таки по линии Посольского приказа. А буквально через полгода Постникова форменным образом сдернули с места – Петр решил, что ученый доктор будет ему гораздо полезнее на «загранработе», и велел срочно отправляться в Париж для «сообщения о тамошних поведениях». Называя вещи своими именами, Постникову предложили разведывательную работу.

Чехов сказал как-то (по-моему, изрядно преувеличив): «Русский за границей если не шпион, то дурак». Постникова дураком никто не считал. После встречи в Париже известный дипломат Андрей Матвеев отзывался о нем так: «Муж умный и дела европского и пользы государевой сведомый и в языках ученый».

Выражаясь современным языком, Постников стал резидентом русской разведки в Париже. Правда, разведки как таковой в России не существовало – уже не существовало. Это в Англии, первой в мире, еще при Елизавете в середине XVI века была создана контора, на постоянной основе занимавшаяся разведкой и контрразведкой. Россия, правда, была второй в этих интересных начинаниях – с отставанием на столетие с лишним, но все же второй. В 1672 году царь Алексей Михайлович создал Приказ тайных дел. Это грозное учреждение, как писали еще дореволюционные историки, занималось «наблюдением за управлением вообще и за точным исполнением царских повелений для производства следствия по важнейшим государственным преступлениям». Добавлю от себя: Приказ ведал еще дворцовым «подсобным хозяйством»: рыбными прудами, где выращивалась деликатесная рыба для царского стола, посадками овощей и теплицами с фруктами, предназначавшимися опять-таки для стола самодержца. Задолго до НКВД-КГБ отправляли с русскими посольствами «прикрепленных», чтобы присматривали за дипломатами (отчего «тайнодельцы», надо полагать, особенной любовью в Посольском приказе уж точно не пользовались, но приходилось терпеть, против царской воли не попрешь). И, наконец, Приказ серьезно и обстоятельно занимался заграничной разведкой и контрразведкой.