– Неглупая, надо сказать, тетка была. Что-то я сейчасне вижу твоего поклонника. Ну ничего, появится, покажу.

– А сейчас, господа, – сказала Людмила, – мыс вами поедем в мастерскую скульптора Н. Его вдова любезно предоставиламастерскую культурному обществу. Там нас ждет небольшой концерт камерной музыкии возможность передохнуть. Скульптор, гордость израильского искусства, погибнесколько лет назад. В субботу ортодоксально настроенные элементы натянулипроволоку поперек дороги, а он ехал на мотоцикле и разбился насмерть.

– Да, страшная штука фанатики, – произнес кто-торядом, – и еврейские фанатики ничем не лучше других.

Когда мы вылезли из автобуса, Людмила попросила насподождать несколько минут.

– Кирка, внимание, он опять на тебя лупится.

– Где?

– Вон тот, слева, в голубой рубашке.

Действительно, мужчина лет шестидесяти пристально смотрел наменя, можно сказать, сверлил взглядом. Однако это был не столько мужскойвзгляд, сколько попытка то ли что-то вспомнить, то ли привлечь внимание.

Что-то в нем мне тоже показалось знакомым. Нет, яопределенно его знаю. Мне не хотелось встречаться с ним глазами, прежде чем явспомню, кто же он такой. И вдруг маленькая женщина в желтой панамке крикнула:

– Марат Ильич! Марат Ильич! Идите сюда!

Вот так номер! Марат! Марат в Иерусалиме! Чудны дела твои,Господи!

– Кирка, это что, тот Марат? – У Любки глаза налоб полезли.

– Кажется, да.

– Что значит – кажется?

– Любашка, да я же его почти двадцать лет не видела…Смотри, он идет сюда, что же делать…

– Кира, сколько лет, сколько зим!

– Да, порядочно.

– Я вас сразу узнал, вы почти не изменились. Странно, япоследнее время очень часто вас вспоминаю.

– С чего бы это?

– Видно, время пришло подводить кое-какие итоги.

– Ну и как?

– Ничего лучшего в моей жизни не было.

– С чем вас и поздравляю.

– Кира, не надо желчи! Я и сам все понимаю. Вы здесь вгостях?

– В гостях.

– В Тель-Авиве?

– В Тель-Авиве.

– А я читал курс лекций в университете и вот остался надве недели отдохнуть у друзей. Кира, мы должны увидеться и спокойно поговорить.Мне это необходимо. Ради Бога, дайте ваш телефон. И не надо смеяться. Я позвонюнепременно, или нет, знаете что, давайте просто завтра встретимся.

– Завтра я занята.

– Тогда позвольте я все-таки запишу ваш телефон.

– Да записывайте, мне не жалко, все равно ведь зря.

– Кира, не надо, подумайте, ведь прошло двадцать лет,даже чуть больше.

– Да, я заметила.

Тут нас повели в мастерскую, выдолбленную в скале,просторную и прохладную.

– Кирка, что он хочет? – накинулась на меня Любка,деликатно отошедшая при его приближении.

– Телефон.

– Зачем?

– Понятия не имею.

– Кирюшка, ты чего как в столбняке?

– Знаешь, для меня это как-то многовато – Иерусалим стремя религиями и Марат двадцать лет спустя. Кошмар какой-то!

– Да, не слабо!

– Вот черт, все мне испоганил! Я была в таком восторге,в таком радостном волнении, а тут он, здрасьте вам! И все насмарку! Что это запроклятие такое! И нет чтобы он мне где-нибудь на шуке встретился, нет, именнов Иерусалиме!

– Кирка, возьми себя в руки и не позволяй этомусукиному сыну портить тебе настроение. Еще не хватало! Он этого не стоит!

– Верно, Любашка, ты права! Ты только не отходи отменя, ладно? Не дадимся ворогу! Отряхнем его прах с наших ног к чертямсобачьим!

Но, сколько я ни старалась, прежнее состояние духа былобесповоротно утрачено. Во всяком случае на сегодня. Я же оптимистка.

Уже на пути в Тель-Авив Люба шепотом спросила:

– А если он все же позвонит, ты с ним встретишься?

– Сама не знаю. Может быть. Интересно все-таки.

– А про Дашку скажешь?

– Еще чего! Много чести. Перетопчется.

– А Дашке скажешь?

– И не подумаю! Что я ей скажу, сама посуди? Знаешь,доченька, я тут на экскурсии твоего папулю встретила, не желаешь ли на негопоглядеть? Так, что ли? Любка, знаешь, я себя героиней сериала чувствую.Венесуэльского.

– Да уж действительно, есть во всем этом какой-товенесуэльский душок.

Мы расхохотались.

В Тель-Авиве, едва мы вылезли из автобуса, Марат решительноподошел ко мне.

– Кира, в какое время вам удобнее звонить? Вы когдавстаете?

– О, я встаю очень рано, но сразу же ухожу купаться.Так что лучше звонить вечером.

– Тетки! Вот вы где! – К нам подбегалаДашка. – Мама, ты что, очень устала? Да?

– Это ваша дочь? – изумленно спросил Марат.

– Да.

– Очень красивая!

Любка тем временем ловко отвела Дашу в сторонку.

– А я не знал, что у вас есть дочь.

– А что вы вообще обо мне знаете?

– Ну… так… кое-что знаю, нет, выходит, ничего не знаю.А сколько же лет вашей дочери?

– Двадцать, – брякнула я сдуру и тут жеиспугалась. Вдруг он догадается? – Ну ладно, Марат Ильич, мне пора. Всегодоброго!

– Кира, я завтра вечером позвоню.

Я только пожала плечами.

Дашка сразу приметила, что я не в своей тарелке.

– Мама, что-то случилось? Ты какая-то не такая… ТетяЛюба, в чем дело, что с мамой?

– Думаю, она просто устала от впечатлений.

– Тетя Люба, поехали к нам ужинать, у нас от вчерашнегообеда столько всего вкусного осталось!

– Да, Любашка, поехали, – поддержала я дочку, мнебоязно было оставаться наедине с нею.

– Хорошо, только ненадолго, а то Лизаня меня со светусживет.

– Тетя Люба, не надо делать из дочки какого-то монстра.Я ей уже звонила, сказала, что ты у нас поужинаешь, и она нисколько невозражала.

– До чего ж ты предусмотрительная, Дарья! –обрадовалась Люба.

Дома Дашка распорядилась:

– Мамуля, первым делом ступай под душ, тебе сразуполегчает, я тебя знаю!

Когда я вышла из ванной и мы втроем сели за стол, онапоспешила доложить: