– Поднажмите, парни, уйдем! – прохрипел Глинский, хватаясь за сердце.

Возраст уже не тот для беготни с препятствиями.

– Кондратьев, бери двух бойцов, пулемет и прикрывайте, потом догоните. – Командир отряда понимал, что это чистое самоубийство.

Заместитель по разведке немного побледнел, но кивнул, подозвал двух бойцов. Они отделились от колонны, струящейся по балке, ушли влево. Через минуту загремели пулеметные очереди.

Машины пришли в движение, кто-то на ходу запрыгивал в кузов. Товарищи затаскивали его, награждали тумаками. Грузовики прыгали по кочкам, тряслись борта, едва не отрывались тенты, закрепленные на стальных дугах.

Дорога змеилась вдоль опушки, повторяя очертания кромки леса. Машины попали под пулеметный огонь, продолжали двигаться, но шли рывками.

Пулеметчик пристрелялся, теперь бил с упреждением. Меткая очередь продырявила капот головной машины, просадила колесо.

Водитель резко затормозил, и в этом состояла его ошибка. Кузов занесло, задняя часть грузовика прочертила эффектную дугу. Машина встала, перегородила проезд. Объехать ее было нереально.

Водитель второго грузовика решил рискнуть, но переднее колесо сразу же провалилось в глубокую борозду. «Опель» накренился, в нем истошно ругались люди. Шофер переключал передачи, рвал машину взад-вперед, но она только все глубже погружалась в глинозем.

Пулеметчик продолжал долбить. Двое партизан поддерживали его из автоматов.

Бандеровцы выпрыгивали из машин, залегали. Из капота головного автомобиля валил дым.

Три фигурки перебежали по полю, рассредоточились ближе к дороге, используя складки местности. Новый шквал огня обрушился на залегших бандитов. Те беспорядочно отвечали, перекатывались. Партизаны тоже меняли позиции.

Хлопцы, засевшие в кювете, готовили к бою немецкий «МГ-42», вставляли ленту, раздвигали сошки. Проигнорировать такую наглость партизаны не могли и перенесли огонь. Пули разметали глину на бугре, порвали мелкий кустарник. Один герой УПА ткнулся носом в землю. Второй извивался под откосом с простреленным плечом.

К пулемету, ствол которого смотрел в небо, уже спешили двое других. Бандеровец припал к прикладу, выдал тугую очередь. Под прикрытием огня поднялись его соратники, стали перебегать, паля из карабинов.

Партизаны встретили их дружным градом свинца. Несколько бандеровцев повалились замертво. Остальные отползали. Из-за машины крыл подчиненных матом раскрасневшийся командир, потрясал «вальтером».

Этого парня Володька Кондратьев знал в лицо, как, собственно, и всех командиров так называемой повстанческой армии, орудующей в этом районе. Сам сотник Жулеба, прославившийся жестокими акциями в отношении мирных жителей.

«Размяться решил, в поле выехать? Видно, поступил сигнал, раз на поимку нашего отряда отправили не самую мелкую сошку», – подумал он и не пожалел половину пулеметного диска, чтобы раскрошить в щепки борт автомобиля.

Жулеба не успел залечь, в него попали как минимум три пули. Он извивался, истекал и харкал кровью.

Гибель командира не осталась незамеченной. Хлопцы отползали, прятались за застрявшими машинами. Из капота головного грузовика выбивалось пламя, занимался тент.

Партизаны подползли ближе, отчаянно рискуя. Парни переглянулись с Кондратьевым, уловили посыл. Каждый швырнул по две гранаты, не щадя сил, как можно дальше. Поднялась завеса пыли и дыма.

Партизаны Глинского гуськом перебегали дорогу, вламывались в ощетинившийся кустарник. Многие выражали недовольство. Почему не приняли бой, отправили на верную смерть Кондратьева и еще двух парней? Другие ворчали, мол, достанется вам еще боев, отведете душу. Раз командир приказал, значит, надо.

Устраивать дополнительную заварушку Глинский не планировал. Потери могли быть больше, к тому же он собственной шкурой отвечал за жизнь и драгоценное здоровье полковника Елисеева. Тот не был трусом, но тоже не спешил расстаться с жизнью. Бежал, наступая на пятки, тяжело отдувался, да еще и шутил. Дескать, думал, что с нормами ГТО давно покончено, ан нет, возвращается спортивная молодость.

Воздух за их спинами сотрясался от грома пулеметных и автоматных очередей, рвались гранаты. Люди Кондратьева вели отчаянную перестрелку.

Дымовая завеса оказалась очень кстати. Колонна втягивалась в лес, в котором партизаны были как дома. Они пересекали лощины, заросшие орешником, обходили груды бурелома по знакомым тропкам. Гром боя стал еле слышным, потом оборвался. Чаща уплотнялась, растительность вздымалась непроходимой стеной.

Минут через пятнадцать отряд спустился в овраг, по дну которого и пролегал маршрут на базу.

– Привал, – объявил Глинский. – Пять минут курим и топаем дальше. Ковальчук – в дозор!

Бойцы с мрачными лицами усаживались на землю, доставали курево. Глупо рассчитывать, что Кондратьев и его ребята выжили в этом аду. Разговаривать людям не хотелось, они курили, прятали глаза.

Николаю Федоровичу тоже было не по себе. За два с небольшим года войны он так и не привык отправлять людей на смерть. Как-то стеснялся, что ли. В обычный бой – другое дело, там всегда есть шанс выжить.

Хороший парень Володька Кондратьев, грамотный, веселый. На Татьяну, правда, как-то туманно поглядывал, да и она на него. Это Николаю Федоровичу крайне не нравилось.

Кряхтел, гнездясь на склоне, полковник Елисеев.

Глинский невольно усмехнулся. Ничего, пусть разомнется на лоне природы. Это не на кожаной кушетке валяться в кабинете на Лубянской площади.

Время перекура еще не истекло. Наверху вдруг радостно закричал дозорный Ковальчук. Никто и моргнуть не успел, а по склону уже катился Володька Кондратьев, вполне себе живой, здоровый, улыбка от уха до уха, и даже пулемет не потерял. За ним еще двое, измазанные как черти, но меньше всего похожие на мертвецов.

– А что это мы тут загрустили? – радостно проговорил Кондратьев. – Неужто похоронили кого? Почему сидим, товарищи, о чем скорбим?

Партизаны засмеялись, задвигались, бросились обниматься с Володькой, хлопали по плечам его людей.

Невероятно!

– Кондратьев, доложить!

– Слушаюсь, товарищ командир! – Володька манерно вытянулся во фрунт. – Докладываю. Всыпали бравым хлопцам по самые гланды, аж сами удивились. Одна машина подбита, человек шесть отправили червей кормить, включая сотника Жулебу. Эта личность, Николай Федорович, вам, конечно, знакома. Враг зол, деморализован, побежал за нами в лес, но отстал, где-то ходит, аукается, наверное, грибы собирает.

Партизаны ржали. Какое ни есть, а удовольствие. Заливался хохотом Сенька Лепницкий, немного обиженный за то, что Кондратьев не взял его с собой. Парни сразу оживились, к ним вернулись силы. Теперь они могли воевать дальше, прямо сейчас уходить на свою базу, запрятанную в урочище.