В паузе между очередями прозвучал одиночный выстрел. Затем еще один.

Стас с любопытством высунулся из-за сруба. Собственно, давно пора. Волосатый тип валялся на земле с пулей в организме. Вторая рука у Горбацевича повисла плетью. Из нее выпал саквояж. Извлечь пистолет из кобуры оказалось нечем.

За спиной Горбацевича стояла Леся. Красивая женщина с автоматом и с распущенными волосами на фоне дикой природы. Эх, не те картины рисовали русские художники-передвижники!

Шелест подошел к Горбацевичу. Тот смотрел исподлобья, в глазах бесилась ненависть пополам со страхом.

Стас покосился на Лесю. Она не меняла позы.

– Ты долго, – буркнул майор.

– Костяника поспела, – объяснила Леся.

– Вкусная, да? – спросил он.

– Что, сука, радуешься? – прошипел главарь банды. – Поймал меня наконец-то?

– Есть немного, Назар Иванович, – признался Шелест. – Ты же понимаешь, насколько это было важно.

– Ну, давай, арестуй. – Бандит осклабился. – Посади в тюрьму, пусть судят по вашей социалистической законности.

– Извини. – Шелест покачал головой. – Такая грязь, как ты, не имеет никого отношения к социалистической законности. Не судят таких подонков, чести много. Я убью тебя, Назар Иванович, именно так, как ты сам губил невинных людей. Сначала ноги вилами к крыльцу прибью, потом уши отрежу, глаза выколю, язык к чертовой матери вырву. Волосы с кожей срежу с головы, живот распорю. Посмотрим, сколько в тебе дерьма. Причинное место обязательно с мясом удалим. Надеюсь, часа за два управимся, и ты будешь радовать нас своими песнопениями. Олеся Владимировна, принесите, пожалуйста, вилы.

– Не имеешь права, сука! – взвыл Горбацевич.

– Да, ты прав, – сказал Стас, грустно вздохнул и нанес мощный удар кулаком.

Главарь банды повалился как спиленный столб. Челюсть под лопнувшей кожей отчетливо хрустнула.

Майор устал сегодня так, словно вагон с чугунным литьем разгружал. Он сел на землю и уставился на бесчувственного Горбацевича.

На цыпочках подошла Олеся, опустилась рядом. Он обнял ее как-то невзначай. Она нисколько не удивилась, прильнула к нему. Стасу стало так хорошо, как никогда не бывало.

«Зачем докладывать начальству о ее минутном малодушии? – размышлял Шелест. – Не было ничего, правильная женщина, комсомолка, партизанка. А тем, кто в курсе, можно популярно объяснить. Мол, так и задумано было, все шло по моему плану».

– А я решила, что ты и правда хочешь с ним все это сделать, – прошептала Леся.

– Хотел, – сказал он. – Но, увы, социалистическая законность – такая штука, которая применяется даже к подобной мрази. Труба зовет, Леся. Свяжем это чучело и пойдем собирать наших раненых.

– Пойдем. – Она прижалась к нему еще сильнее. – Посмотрим, что в саквояже?

– Не стоит. – Шелест помотал головой. – Нас же не прельщает блеск бандитских сокровищ, верно?

– Нисколько.

– Вот и я так думаю. – Он рассмеялся и поцеловал ее в щеку.

Она задумалась, подставила вторую.

– Мама, а почему дядя уже уходит? – спросила маленькая светловолосая девочка и надула губки.

– Не знаю. – Леся тяжело вздохнула. – Говорит, что страшно занят.

Шелест оглядел опрятную обстановку, чемоданы, пока еще пустые, отрывной календарь на стене, утверждающий, что сегодня 12 сентября 1944 года. Леся прижалась к нему, обняла за шею, долго не хотела выпускать.

– Стас, ты уверен, что мы должны уехать?

– Это не обсуждается, Леся, – строго сказал он. – Если ты хочешь стать моей женой, то научись не спорить, когда я прав. А также во всех других случаях. В Киеве будет безопаснее. Я уже договорился с товарищами. Вам выделят квартиру в доме, уцелевшем на Крещатике. Так мне будет спокойнее, да и вам тоже. Для тебя война окончена.

– Но ты… – Она задрожала.

– Как в песне, Леся. «Дан приказ: ему – на запад, ей – в другую сторону». У меня новое назначение – в штаб Первого Белорусского фронта. Это ненадолго, девочка. Война через пару месяцев закончится, и я приеду к тебе в Киев.

– Господи, смотри не обмани, Стас. – Слезинки опять заблестели в глазах женщины. – Какие два месяца? Я же не дура.

– Я вообще не понимаю, почему ты волнуешься, – деловито сказал он. – Твой поезд через три дня, мой и того позже. Еще целых три ночи будем спать в одной постели.

– Мало! – Женщина шмыгнула носом.

Да, маловато. Он был того же мнения.

У крыльца стоял «газик», рядом с ним дымили двое в офицерской форме. Они выбросили окурки, шутливо отдали честь.

– Равняйсь, смирно! – сказал Гальперин. – Товарищ майор, отдельная инвалидная рота для прохождения почетного марша в вашу честь построена!

Гальперин еще хромал, опирался на тросточку. Настя передвигалась без всяких инвалидных приспособлений, но от резких движений воздерживалась и ступала осторожно, как по минному полю.

– Ладно, командир, садись, – сказал Гальперин. – Работка образовалась на станции у многострадального пакгауза. Детишки пошалили, паровоз чуть не подорвали. Надо проверить, не скрываются ли под маской советских беспризорников изощренные агенты абвера.

Майор контрразведки Смерш сел за руль, завел дребезжащий двигатель.