рабочих кварталах Будапешта 41 % голосов. Такая поддержка ультраправых со стороны пролетариата всегда вызывала понятное смущение исследователей из числа анархистов, социалистов или коммунистов, хотя подобные исторические прецеденты имели место задолго до 1930‑х годов. Далеко не всегда буржуазия и крестьянство поддерживали буржуазные революции, и не все рабочие были на стороне революций пролетарских.

Ещё во время Великой французской революции буржуазия Лиона, обогащавшаяся за счёт поставок королевскому двору, подняла мятеж, после подавления которого родилась известная максима: «Лион восстал против свободы — Лиона больше нет». Крестьяне были ядром сил роялистов в Вандее, Тироле, Испании и Италии. Во время войны за независимость в Латинской Америке на стороне испанского короля сражались вольные пастухи — «льянерос», венесуэльское «казачество».

В годы Русской революции 1905—1907 годов многие рабочие-металлурги Путиловского завода состояли в «Союзе русского народа», а во время Гражданской войны полки ижевских и воткинских рабочих сражались на стороне Колчака. Таким образом, сама по себе принадлежность к угнетённому классу отнюдь не была гарантией поддержки прогрессивных взглядов.

В Венгрии конца 1930‑х годов салашисты были одной из немногих партий, поднимавших социальные лозунги. Многие рабочие лишь недавно пришли из деревень и являлись носителями традиционной культуры и мировоззрения, включавших в себя глубокое почтение к католической церкви. Ситуация усложнялась и межнациональными противоречиями между венгерскими, словацкими, немецкими и еврейскими рабочими.

Финансовый эксперт Лиги Наций отмечал в 1938 году, что «Скрещёенные стрелы» призывают «перепоручить ведение государственных дел людям, которых не растлили богатство и политические игры… вырвать финансы и промышленность из рук евреев, обеспечить работой безработных специалистов, конфисковать крупные землевладения и наделить землёй безземельное крестьянство, сделать перевооружение главным пунктом правительственной программы»68.

Как писала венгерская исследовательница Сёллёши-Жанзе, за фашистов голосовали молодые рабочие, стремившиеся к радикальной борьбе и прямому действию. Их не привлекали социал-демократы, тихо сидевшие в парламенте до 1944 года. В их глазах репутация салашистов не была подмочена сделками с капиталом. «Скрещённые стрелы» организовывали забастовки, в том числе и крупнейшую стачку шахтёров в 1940 году69.

По мнению Майкла Манна, «„Скрещённые стрелы“ завоевали сердца рабочих не только за пределами пролетарских гетто (это хорошо удалось и другим), но и внутри них, как в городе, так и в сельских районах. Причина тому — слабость социалистов. Надломившись в своём революционном порыве в 1918 году, разгромленные репрессиями, ослабленные умелыми манипуляциями режима Хорти социалисты и коммунисты не смогли возглавить движение угнетённого класса. Этот вакуум заполнили фашисты. С пеной у рта они обвиняли старый режим в коррупции и неправедном богатстве, боролись с „паразитическим“ еврейским и международным капиталом. Фашисты восхваляли производительный труд, помогали рабочим в их борьбе, требовали полной занятости. Их взгляды на внешнюю политику были столь же пролетарскими: слабая зависимая Венгрия должна сбросить оковы международного плутократического либерального капитализма»70.

В отличие от многих нацистских и ультраправых партий 1930—1940‑х годов «Скрещённым стрелам» всё-таки удалось приобщиться ко вкусу власти. 15 октября 1944 года при поддержке германской армии салашисты захватили ключевые объекты Будапешта. Адмирал Хорти был вынужден назначить Ференца Салаши премьер-министром страны.

Новый режим развил лихорадочную деятельность. Сформированный Салаши кабинет назывался «Правительство национального единства». «Скрещённые стрелы» получили в нём семь портфелей. Первое заседание правительства состоялось 17 октября 1944 года. На нём был принят Национальный план, включавший в себя объявление тотальной войны, административную реформу и другие пункты. 27 октября Ференц Салаши объединил в своём лице посты регента и премьер-министра, а 3 ноября принял титул национального лидера.

За короткое время, отведённое историей салашистам, была предпринята отчаянная попытка построения корпоративного государства. Профсоюзы распускались. Вместо них общество было разбито на 14 орденов (солдаты, крестьяне, рабочие и т. д.), причём сам Салаши возглавил рабочих. Ликвидировались старые феодальные титулы. Для повседневного общения вводилось слово «брат». Чиновники приносили присягу нации. Гражданская администрация была поставлена под полный контроль военных.

Разумеется, венгерские фашисты не забыли и о «еврейском вопросе». За короткое время правления салашистов было истреблено от 10 000 до 15 000 евреев. Многие жертвы были расстреляны прямо на берегу Дуная, недалеко от здания парламента. Об этой трагедии до сих пор напоминает монумент в виде обуви расстрелянных, стоящей у реки71.

Хотя под властью «Венгерского союза древних земель» находилась лишь небольшая территория Задунавья и Будапешта, салашисты смогли провести всеобщую мобилизацию. Под ружьё были поставлены все мужчины от 14 до 70 лет. Оборудование предприятий и сельскохозяйственные товары увозились на Запад. Мобилизация, проведённая «Скрещёнными стрелами», привела к тому, что Будапешт отчаянно защищался от наступающих советских войск вплоть до 13 февраля 1945 года. Немцы сравнивали ожесточение боёв в этом городе со Сталинградом. В 1956 году мир увидит венгерскую ярость снова72.

Фашизм в Центральной и Восточной Европе после Первой мировой войны

Важно отметить, что ситуация в Венгрии для Центральной и Восточной Европы была скорее типичной, чем уникальной. После 1918 года многие народы этого региона получили государственную независимость, но это не принесло им ни мира, ни процветания. За исключением промышленно развитой Чехословакии, Польша, Румыния, Венгрия, Болгария, Югославия были бедными государствами, раздираемыми национальными и социальными противоречиями.

Национальные меньшинства — немцы, евреи, украинцы, словаки, белорусы, хорваты — чувствовали себя гражданами второго сорта и не понимали, почему право на самоопределение, торжественно провозглашенное американским президентом Вудро Вильсоном, не распространяется на них. Не желая мириться со своей участью, они пополняли ряды радикальных националистов или вступали в коммунистическое движение.

Хотя после 1989 года пропаганда представляла жизнь в довоенных государствах-лимитрофах как «золотой век», подавляющее большинство населения этих стран пребывало в страшной нищете и невежестве. Леопольд Треппер, в дальнейшем знаменитый советский разведчик, молодость которого прошла в Польше и Палестине, лишь к 25 годам смог накопить себе деньги на пиджачок и рубашку. «Моя семья буквально помирала с голоду, а мне всё не удавалось найти постоянную работу. Сначала я нанялся на металлургическое предприятие, потом перешёл на мыловаренный завод. Чтобы заработать несколько лишних грошей, впервые в жизни занялся противозаконными делами», — писал он о своей жизни в польской Силезии73.

Один из ответов на эти вызовы был найден ещё в 1922 году в Италии, когда Бенито Муссолини, опираясь на ветеранов Первой мировой войны, смог прервать итальянское «Красное двухлетие». Европейские элиты обнаружили, что массовому движению слева, состоявшему из коммунистов, анархистов и радикальных социал-демократов, можно противопоставить массовое движение справа.

Изначально фашизм воспринимался как форма «кризисного менеджмента». Правящие классы прекрасно осознавали политические издержки, которые влечёт за собой установление прямой диктатуры. Но начавшаяся в 1929 году Великая депрессия поставила под вопрос будущее мировой капиталистической системы, и в этой ситуации марширующие по улицам городов колонны коричневых стали вновь рассматриваться как «последний