Как правило, молодые нарциссы-задиры не выбирают в жертву человека с высокой самооценкой. Они нацеливаются на уязвимого человека вроде Райана – неуверенного в себе и переживающего из-за того, что он, возможно, неудачник. Нарцисс-задира на одной волне со своей жертвой, потому что на бессознательном уровне они оба борются с одними и теми же эмоциональными проблемами. До средней школы Райан считал, что они с Дэнни чем-то похожи: оба были аутсайдерами, отличавшимися от других, «нормальных» детей.

Ребекка Седвик, девочка из Флориды, которая покончила с собой, воспитывалась в нестабильной среде, схожей с той, в которой выросла Гваделупе Шоу. У девочки не было собственной кровати – она спала в кресле в гостиной и хранила одежду в бумажных продуктовых пакетах. Ее мать, Триша Норман, действуя под несколькими разными псевдонимами, неоднократно пыталась подделывать чеки, но всякий раз ей приходилось отвечать перед законом. Отец не принимал участия в жизни семьи.

Поскольку нарциссы-задиры бессознательно стремятся переложить чувство собственной неполноценности или ущербности на постороннего «носильщика», вполне логично, что они выбирают того, кто предрасположен к «ношению чужого груза». Как правило, жертва не обладает высоким статусом и у нее трудная биография. То есть жертва уже страдает от низкой самооценки. Хотя Райан вырос в полной семье, его отец был отстранен и пассивен, а мать доминировала во всем, все контролировала, относилась к сыну с презрением и не проявляла эмоционального участия. Его брат страдал от синдрома Аспергера. Если задиры часто происходят из неблагополучных семей, то же можно сказать и об их жертвах.

По данным британского психоаналитика Д. Винникотта, люди рождаются с врожденной «моделью нормальности», набором «встроенных» ожиданий относительно того, как старшие должны реагировать на их физические и эмоциональные потребности{5}. Чтобы помочь нам расти и позитивно воспринимать себя, родителям необязательно быть идеальными, а лишь «достаточно хорошими», по словам Винникотта. Они должны хорошо понимать наши потребности и сопереживать нашему эмоциональному опыту. При помощи похвалы и внимания родители внушают нам, что нас понимают, любят, что нами восхищаются, закладывая тем самым основу для нашей здоровой самооценки.

Когда окружающая среда резко отличается от этой «модели нормальности», а родители пренебрегают ребенком и/или не умеют сопереживать ему, то ребенок будет ощущать, что в его мире что-то пошло не так. На глубоком интуитивном уровне он знает, что его развитие проходит неправильно. В результате он приходит к выводу, что является ущербным, уродливым и что он хуже остальных. Я говорю о мучительном ощущении внутреннего дефекта или уродства как «базового стыда» (core shame), поскольку это тяжелое чувство окрашивает все аспекты личности, поведения и мировоззрения ребенка.

Тот смысл, в каком я употребляю слово «стыд» для описания болезненного состояния, может показаться необычным. Благодаря трудам популярных писателей-психологов, таких как Джон Брэдшоу, большинство людей думают о стыде как о результате негативных, в основном вербальных, посылов со стороны родителей и других значимых людей в мире ребенка{6}.

То есть люди думают о стыде как о чем-то навязанном извне. Я считаю, что базовый стыд, напротив, укореняется в первые месяцы жизни ребенка, еще до того, как развивается речь. Его корни – в неправильных отношениях между матерью и ребенком, но он разрастается в неблагополучной обстановке, подобной той, в которой выросла Гваделупе Шоу. Обстановке, омраченной насилием или травмой.

Этот вид стыда ощущается как глубокое, часто бессознательное чувство ущербности или внутреннего уродства. Страдающим от базового стыда детям часто кажется, что они – «бракованный товар», неудачники. И это чувство настолько мучительно, что такие дети прибегают к разнообразным механизмам психологической защиты. Делается это, чтобы отрицать боль или избавиться от нее. Как говорилось выше, дети часто проецируют свой стыд на кого-то другого и заставляют его чувствовать то, что должны пережить сами.

Я не думаю, что дети-агрессоры сознательно принимают решение переложить свой стыд на кого-то еще и таким образом освободиться от нежелательного чувства. Приемы психологической защиты – это в значительной степени бессознательная «ложь» самому себе с целью избежать боли, это фантазии, не отвечающие законам реальности. На бессознательном уровне я могу обманывать себя и верить, что стыд больше не мой, а ваш. В результате на сознательном уровне я буду уверен, что это не я, а вы неполноценны, уродливы и позорный неудачник. Я могу предпринять активные действия, чтобы доказать это. В частности, я буду ощущать стремление поддерживать свой имидж победителя – более совершенного человека, чем неудачник, которого я победил.

Стремление к имиджу «победителя» как защита от базового стыда лежит в основе истинного нарциссизма.

Разумеется, спортивное состязание обычно подразумевает победителя и проигравшего, и, когда истинные нарциссы занимаются спортом профессионально, они часто стремятся победить любой ценой, издеваются над своими противниками, лгут и хитрят, прокладывая себе путь на высшую ступень пьедестала. Подобно Гваделупе Шоу, они часто являются продуктом того мира, который резко отличается от «модели нормальности» Винникотта.

Возьмем, к примеру, Фреда Майерсона – вымышленного теннисиста, чья история, несомненно, напомнит о целом ряде реальных спортсменов, попавших на первые полосы газет вследствие агрессивного нарциссического поведения.

Мать Фреда Майерсона Элейн выросла в муниципальной квартире Бирмингема. Отец-алкоголик избивал мать Элейн, а затем бросил ее, хотя еще много лет изредка появлялся у ее порога, проводил с ней ночь и оставлял на память несколько новых синяков. История Фреда Майерсона началась в мире распавшихся браков, гнева, отчаяния и эмоционального насилия.

Элейн училась в старших классах, когда забеременела от своего бойфренда Митча, и тот неохотно согласился жениться на ней. Однако еще до рождения ребенка стало ясно, что перспектива раннего отцовства тяготит его. Он начал бить Элейн. Он швырял ее об стену всякий раз, когда она ругала его из-за потраченных денег или умоляла не ходить в паб с друзьями.

Их сын Фред родился, когда Элейн было всего семнадцать. Измученные новоиспеченные родители постоянно ругались. Через несколько месяцев Элейн переехала обратно к матери, где спала с ребенком на надувном матрасе на полу. Элейн бросила школу и сумела найти временную работу помощницы в офисе. Несколько месяцев после этого, несмотря на прежнее отсутствие интереса к жене и новорожденному сыну, Митч ходил за Элейн на работу, звонил ей и настаивал, что они должны жить вместе. Когда она отказалась, он попытался сделать так, чтобы ее уволили с работы, распространял слухи о ней, преследовал ее, кричал ей оскорбления на публике. После двух лет судебных баталий с участием полиции Элейн успешно прогнала Митча прочь из своей жизни. Своего ребенка он больше никогда не видел.