И самой плохо стало от собственной язвительности. Но не она же первая начала. А он… мило улыбнулся.

– Тогда… счастливо.

Махнул ручкой на прощанье и сразу резко развернулся, зашагал к машине, а Дане стало не по себе. Не от того, что уже случилось, от того, что может случиться сейчас. Они почти представились – приветственный поцелуй, нетерпеливое касание, – и даже дыхание перехватило.

Не желает она ничего подобного видеть! И отвернуться не получается. Словно тайком надеется: вот сейчас это произойдёт, у неё на глазах, и станет настолько больно и мерзко, что все ненужные чувства разом исчезнут.

Но женщина не стала дожидаться, когда Илья подойдёт, увидев, что он направился в её сторону, тоже сдвинулась, обогнула машину, устроилась в пассажирском кресле, уступив место водителя, а когда и он уселся, просто что-то сказала и принялась пристёгиваться.

И не противно, только до злости обидно. А вот больно – да, больно. И хочется перекинуть эту боль на другого. Потому что – невыносимо. Только вот – уехали они уже, а все остальные ничуть не виноваты, что у Даны всё наперекосяк, что её разрывает на части, и, кажется, действительно сейчас разорвёт. Вот прямо здесь, на краю университетского сквера, возле перехода.

Поскорей бы добраться до дома. Если бы только было возможно – переместиться мгновенно, но это из области фантастики, не выйдет, придётся обычным способом. Но в маршрутку лезть совсем не хочется, там люди, много людей, и пешком идти не хочется, потому что… да потому что тоже не то. А хочется забиться в укромный уголок, маленький и тесный, и самой стать маленькой, сжаться, натянуть капюшон до носа, чтобы ничего не видеть. И чтобы холодно было, а не тепло, и темно, и тихо. Обхватить себя руками и…

И ничего ведь не изменится. Всё, от чего желаешь избавиться, не снаружи, а внутри. Самое действенное в таком случае – вывернуть и вытряхнуть, а с собой-то этого не получится. И даже не плачется. Ну что за подлость?

Всё-таки она добралась до дома, но отпирая двери квартиры ясно осознала, что точно не помнит, как. Надо думать, доехала. Или думать как раз не надо, лучше… лучше поинтересоваться у вовремя подвернувшейся под руку Риты:

– Можешь узнать у своего Серёжи Пашин телефончик?

Та уставилась поражённо, даже переспросила, запнувшись на первой букве:

– П-пашин?

– Угу, – невозмутимо подтвердила Дана, тогда и подруга очухалась, убрала с лица дурацкое выражение крайнего изумления, но ещё раз уточнила:

– Ты уверена?

– Абсолютно. Можешь больше не переспрашивать.

Переспрашивать Рита и не стала, зато заключила, даже не пытаясь понадёжнее спрятать иронию:

– Долго же ты решала.

– Ну, ты же знаешь, – с вызовом вскинулась Дана. – Не люблю непродуманных поступков.

Подруга хмыкнула, по-прежнему иронично, к тому же ещё и снисходительно. Но Дане плевать, что она там про себя считает.

– Так узнаешь?

– Ну если тебя действительно надо, – многозначительно протянула Рита, – тогда конечно.

– Надо, да. Очень.

Рябинина сделала вид, что нашаривает по карманам телефон.

– Прямо сейчас узнавать? Или до завтра подождёт?

И давно она такой занудой стала?

– Подождёт.

Дана решительной твёрдой походкой направилась в сторону ванной.

– Да-ан! – раздалось за спиной, почти умоляющее, и пришлось оглянуться.

– А?

– Всё нормально?

– Да!

Теперь уже нормально. Вполне. Перспективы ясны и реалистичны: Рита узнаёт телефон, Дана звонит Паше и говорит, что не прочь встретиться. Без всяких там двойных свиданий – только он и она.

Проснулась Алла минут за пять до сигнала будильника. Так частенько бывало, организм работал надёжнее любого устройства, особенно если перед сном чётко поставить перед ним задачу: подъём во столько-то. Правда, за эти пять минут она могла снова заснуть, поэтому будильник был по-прежнему необходим, и лучше не выключать его заранее, дождаться бодрого раздражающего писка и только потом прихлопнуть.

И всё равно сигнал раздался внезапно, но Алла даже не шевельнулась, зато Илья отреагировал – почти подскочил. Сел, мотнул головой, встрёпанный, помятый, забавный, глаза приоткрыты чуть-чуть – до конца не проснулся. Алла едва не рассмеялась.

– Ты-то чего подпрыгнул?

– Ну, вставать же пора, – пробормотал он не слишком-то уверенно.

Однозначно – невменяемый. А голос сонный, хриплый, тоже словно помятый, но от этого ещё более приятный.

Алла поднялась, подхватила с пола шёлковый халатик-кимоно, накинула, запахнула, распрямляясь. Илья запустил пятерню в волосы, взъерошил их, глубоко выдохнул и наконец-то до конца разлепил глаза.

Вот странно, высокий красивый парень, в меру поджарый и весьма сексуальный, а в голову приходят ассоциации с плюшевым медведем, мягким, по-живому тёплым, милым и трогательно-насупленным, которого хочется обнять. Всего лишь обнять и больше ничего. Наверное, это просто спросонья.

– Я в душ, – сообщила Алла. – Сваришь кофе?

– Хорошо, – Илья кивнул.

– А ещё… бутерброд горячий хочется.

Он опять кивнул.

– Ладно.

Когда Алла пришла на кухню, увлекаемая зовом доносящегося оттуда горьковатого кофейного аромата, Илья сидел за столом на маленьком мягком диванчике, подвернув правую ногу под себя. Нет, не в одних трусах, ещё и в джинсах, но с голым торсом. Увидев его, Алла на мгновение застыла, а он поднялся, налил кофе ей в чашку.

Она, словно зачарованная, следила за каждым его движением, да так и не сдвинулась с места, пока Илья опять не опустился на диван. Только тогда Алла медленно прошла к столу, устроилась на плетёном стуле, взялась за чашку, но пить не торопилась, оценивая собственные эмоции и приходя к непонятному для себя выводу.

Нет, и вовсе это не возбуждение, даже нисколько. Другое, абсолютно другое, почти забытое за давностью и, казалось бы, необязательностью: ощущение уюта, но не материального, не предметного, скорее душевного, и родственной близости.

Значит, тогда получается, она считает сидящего напротив парня почти членом своей семьи? Обалдеть. И как-то недопустимо легко отступает куда-то на дальний план осознание, что вся его забота – за деньги. Потому что – так не получится за деньги. Да и просто немыслимо в его годы столь искусно и цинично лицедействовать, притворяться. Но и списать на внезапно вспыхнувшие искренние чувства тоже нельзя.

Он не влюблён в неё, однозначно. У него гораздо больше эмоций к той девочке, с которой Алла застала его в сквере, когда подъехала. Но, в таком случае – что? Странное, необъяснимое. Что?