у гепарда. Сбавляй помалу, без рывков. Я буду медленно опускать пульс и выводить лактат. Возможно обильное потоотделение. Не обращай внимания. Сделаешь всё правильно — будем жить. Оплошаешь — тут и останемся навеки».

Рекомендациям артефакта последовала безоговорочно. Иного выбора в принципе не было. Бегу лёгкой трусцой минут двадцать. Кризис миновал, но остановиться полностью не решаюсь. Сердцебиение пришло в норму, пульс выровнялся. Мышцы ноют немилосердно, но смерть боле не грозит. Мы это сделали. Свершили невозможное. Ушли от погони демонов и сберегли тело в относительной целостности. Вот только — что дальше? Куда ведёт тропа? И ведёт ли вообще хоть куда-то? Быть может, отсюда нет пути назад, а я обречена на вечные скитания, пока голод и жажда не добьют окончательно? Стоп, машина! Что за?..

«Василиса, Скорп, вы видите или приглючилось мне?»

«Развилку видим, путевой камень — тоже», — подал голос артефакт.

«Оль, не находишь это странным? Там что-то написано. Кажется, по-русски», — озадаченно откликнулась Вася.

Действительно, тропа разделилась, а ровно по центру перекрёстка возвышался серый камень, на коем чем-то коричневым было аккуратно выведено:

«Направо пойдёшь — коня потеряешь, себя спасёшь. Налево пойдёшь — себя потеряешь, коня спасёшь. Прямо пойдёшь — и себя, и коня потеряешь».

Ага, ясно-понятно. Сходить направо — значит пойти стезёй правды, налево — стезёй кривды, прямо — стезёй мудрости. Я бы прямо пошла, как и все былинные богатыри, что до меня ходили. Только вот одна заковыка не давала покоя. Знакомый каллиграфический почерк и материал, что применялся для написания текста. Уж крайне вонюч он был, нонсенс для мира, где в принципе отсутствуют запахи.

— Вылезай, старый пень! Я твоё дерьмо ни с чем не спутаю! Нахлебалась от души!

Камень исчез, а передо мной появился Распутин во плоти. Я икнула от неожиданности. Старика было не узнать, да и корректно ли называть стариком высокого ладного мужчину лет пятидесяти? Полагаю, что нет. Лишь глаза остались прежними. В пламени огнищ светилась мудрость поколений. Эдакие не забудешь и не спутаешь с миллионами подобных. Прямо в душу целится, гадский чудодей, вот-вот наизнанку вывернет.

Что ж, я тоже не пальцем деланная. В гляделки поиграть захотел, пенёк трухлявый⁈ Давай посмотрим вместе, как ты облажаешься!

Распутин, содрогнувшись, зажмурился, а затем и вообще прикрыл лицо ладонями.

— Прекрати, княжна! Я не враг тебе! Отпусти! Прошу! — Мужчину было не узнать: былая твёрдость рассеялась, словно утренний туман.

Пустота — такая пустота. В Пустоту не все могут смотреть — вернее, смотреть могут не только лишь все, мало кто может это делать. Вот и Распутин не смог, а нечего в мою душу ломиться нахраписто. Посторонним вход воспрещён!

— Ты не Ольга, ведь так? Я чую в тебе кровь Марии Нагой, этот нежный букет ни с чем не спутать! Ты плоть от плоти её. Маг крови не может ошибаться. Но аура… Великий Хаос, Пустота и Тьма! Средоточие трёх первостихий в одном человеке? Кто ты? Ответь! Яви свой истинный лик! Заклинаю тебя именем Триумвирата! — Колдун, упав на колени, вытаращился в серое небо, ожидая откровения от высших сил.

Меня прорвало. Так весело и задорно я давненько не смеялась. Надо же… «Яви свой истинный лик!» Да ещё с таким пафосом, с надрывом в голосе. Кина американского насмотрелся, что ли?

— Дядь, ты бы завязывал с психоделиками. Я княжна Ольга Фёдоровна Нагая. На, потрогай, тёпленькая, — протянула руку Распутину, на что тот шарахнулся, как от чумной.

Сломался колдун. А ещё пять минут назад юморить изволил. Говном каляки-маляки малевал. Заносите нового, полномочия старого — всё.

«Система тебя русским языком предупреждала, чтобы не применяла магию Пустоты, не достигнув десятой ступени развития. А ты что?»

«А что я? Я ничего! Нету больше никаких этапов, и системы нет. Забросила меня незнамо куда! Ни целей, ни задач. Выживай как хочешь. Вот я и выживаю, как умею. Этот древний перец норовил в душу влезть без спросу. Всё равно что в трусы руку засунуть. Щёлкнула по носу маленько. Жить будет!»

— Эй, Григорий Ефимович, ты где такой клифт откопал? — как ни в чём не бывало поинтересовалась у Распутина.

Сработало. Колдун, быстро поднявшись с колен, отряхнул брюки. А действительно… Когда и где он успел переодеться, я уже не говорю о том, как умудрился наесть ряшку за такой короткий отрезок времени? Сколько часов прошло? Или дней? Что-то я совсем заплутала во времени. Если он здесь, значит, выход из царства теней имеется. Что там я о монастыре говорила? Так вот, не было ничего. А кто напомнит — тому глаз вон.

— В мире теней нет дорог, но есть пути. Не ты выбираешь тропу, а тропа выбирает тебя, и ведёт она туда, куда душа стремится. Тени признали тебя, что очень странно. Будь ты Ольгой, пропала бы без пригляда в первые мгновенья, ступив за кромку. Нет сюда ходу непосвящённым. С проводником — возможно, если провести нужный ритуал. Ты же справилась сама. Там, в зиндане, я узрел метку Нави на твоей ауре. Но не придал этому значения, так как у женщин рода Нагих подобная редко, но встречалась. Твоя бабка обладала меткой и могла ходить через Калинов мост без последствий. Чем и пользовалась. Но сейчас речь не об этом. Мы не в Нави, а в тени. Миры хоть и родственные, но отличаются как небо и земля. Чудом я сыскал тебя. — Колдун замолчал, а потом вдруг облизнулся и странно так на меня взглянул, будто волк на барашка.

— Дядь… ты это брось, что за взгляд такой плотоядный? Не каннибал ли часом? А может, вампир? Ты это, не шали, ага! — Призвала вакидзаси. Неуловимое движение кисти — и остриё упёрлось под подбородок Распутину.

— Ни то и ни другое, спрячь сабельку, княжна. Я архимаг. В тебе струится её кровь. Кровь Марии Нагой! Когда-то давным-давно мы были весьма близки, если ты разумеешь, о чём я говорю. — Перечник выразительно уставился на мою грудь. Вот же извращенец!

— Ты для меня староват, так что прекращай пялиться. Что было, то прошло. Бабка померла больше ста лет назад.

— Убили её. На моих глазах убили! А следом и меня. Не смог я спасти Машу! Вина лежит на мне. Живу и буду жить ради отмщения. В крови утоплю империю, если придётся!

— Григорий Ефимович, а давай без этого всего. Понимаю, что высокопарные слова — наше всё. Но ежели