вероятность того, что они никогда не заглядывали в это окно. Гипервозбуждение сменяется на гиповозбуждение и обратно. Вы как будто едете, нажимая одной ногой на газ, а другой – на тормоз (14, 109).

Вернемся к моей жизни. Первый ответ мамы на мое письмо был таким: «Я не гожусь на роль подопытного кролика, и я не понимаю, как же вы вообще остались живы с такой матерью». Но затем она пообещала ответить на некоторые из моих вопросов, и ее ответы, какими бы горькими они ни были, подарили мне ощущение законченности и целостности моей истории. Единственный человек, которому я никогда не смогу задать ни одного вопроса, – это мой отец. И мне остается лишь предполагать, что он мог бы рассказать мне…

Я знаю, что не у каждого из вас есть возможность поговорить о том, что больше всего причиняет вам боль, с теми, кто к этой боли причастен. Кто-то просто не хочет, кто-то боится, кто-то оборвал все контакты, а кто-то потерял всех тех, кто, казалось бы, мог дать необходимые ответы.

С моей стороны будет лицемерием сказать, что эти ответы абсолютно бесполезны, – мне и правда стало легче, мое состояние и правда стало понятнее, я и правда получила пользу от воссоздания детских событий (к сожалению, несмотря на касание к ним, я практически ничего не вспомнила; моя память все так же бережно и строго хранит все свои секреты, и, честно говоря, я думаю, вряд ли это изменится).

Но с точки зрения научного психотерапевтического подхода, вам не обязательно говорить о самой травме для исцеления. Гораздо важнее говорить о том, как травма повлияла – и влияет – на вас. Гораздо важнее говорить о том, какой вы хотите видеть свою жизнь – и какие вы видите барьеры на пути воплощения своих ценностей и реализации своих целей. Гораздо важнее говорить о том, что сейчас происходит с вами.

Наши травмы не остались в нашем прошлом. Наши травмы остались в нашем теле и в нашем разуме.

Изменения доступны тогда, когда мы делаем первые шаги к доверию самим себе. Когда мы позволяем себе роскошь сказать: «Тебе было тяжело, и, даже если ты не помнишь чего-то, я верю тебе без всяких доказательств».

Психотерапия травмы

Под предводительством исследований в нейробиологии, привнесенных в начале 2000-х в психотерапию Бесселом ван дер Колком, Дэном Сигалом и Луисом Козолино, и изучения привязанности в методах лечения травмы акцент постепенно сместился с извлечения памяти о событиях на наследие имплицитных воспоминаний (16).

Потому что то, как вы выжили, важнее того, как вы травмировались, о чем пишет Я. Фишер в книге «Исцеление фрагментированных личностей, переживших травму» (17).

Возможность выразить случившееся словами способна преобразить жизнь человека, однако это не всегда помогает устранить яркие болезненные воспоминания, улучшить концентрацию или способствовать большей вовлеченности в собственную жизнь и снижению чрезмерной чувствительности к разочарованиям и обиде (2, 219).

Памяти не обязательно восстанавливать все до мельчайших деталей для того, чтобы человек мог исцелиться (18, 67). Разговоры о травме, просто чтобы поговорить о травме, не являются основой работы с травматическим опытом, этот метод уже устарел.

Сам факт пересказа истории не может изменить автоматические физические и гормональные реакции организма, который продолжает находиться в состоянии повышенной бдительности, будучи постоянно готовым пережить в любой момент нападение или насилие. Чтобы произошли реальные изменения, тело должно понять, что опасность миновала, и научиться жить в реалиях настоящего (2, 28).

Текущие исследования не поддерживают метод раскопки воспоминаний в терапии. Для исцеления важны не содержание и детали воспоминаний клиента, а влияние этих воспоминаний на текущее функционирование (3, 66).

Классическая модель работы с травмой выглядит так:

1. Обеспечение безопасности и подготовка к переработке воспоминаний о травме.

2. Переработка травматических воспоминаний.

3. Реинтеграция – полное возвращение к нормальной жизни.

Эффективность этого подхода оспаривают – не доказано, что применение других терапевтических инструментов помимо переработки воспоминаний о травме или начало лечения с обсуждения проблем в повседневной жизни имеет негативные последствия (1, 134).

И даже если вы смогли, как это сделала я, поговорить о своей боли, и даже если вы получили какие-то ответы, и даже если вам сказали драгоценное слово «прости» – как жаль, что извинения от человека, имеющего прямое отношение к нашей травме, не меняет нашу нервную систему. Нашу нервную систему меняет новый безопасный опыт и его регулярное повторение, которое культивирует в нас новые способы реакции.

Наша основная задача – это применить знания о нейропластичности – гибкости нейронных контуров мозга, – чтобы перепрограммировать мозг и перестроить разум людей, которых жизнь приучила видеть в окружающих угрозу, а самих себя воспринимать беспомощными созданиями (2, 191). Если ваш мозг работает с помощью предсказаний и конструирования и перестраивает себя благодаря полученному опыту, то не будет преувеличением сказать, что если вы меняете свой текущий опыт сегодня, то вы в состоянии изменить, кем вы станете завтра (6).

Способность нового опыта бросать вызов тревожности и наследию травмы в виде имплицитных воспоминаний резко контрастирует с традиционным подходом в лечении травмы. Если просто постоянно вспоминать про пережитую травму на сеансах психотерапии, то это может лишь усилить зацикленность на ней (2, 40). Теперь целью терапии может быть не создание условий, в которых клиент сможет поделиться своей историей, а мы как терапевты станем просто свидетелями произошедшей трагедии, а создание нейробиологически регулирующей среды, вызывающей у клиента чувство безопасности (17, 83).

Для этого сам рассказ о травме не обязателен. Обязательно другое: возвращение своего тела к «заводским настройкам» – к ощущению безопасности, и осознание того, что ваши «патологические» реакции и симптомы – это стратегии выживания и стремления к жизни, а вовсе не свидетельство вашей дефектности или испорченности.

Мы целостны, а не сломлены; мы застреваем в наших переживаниях, но мы не становимся из-за них дефектными. Мы выживаем, но нам важно научиться новой информации:

• Изучить то, как еще можно жить внутри своего тела.

• Изучить то, как еще можно жить в окружающем мире.

И да, у нас нет возможности взять и удалить наше прошлое, навеки стереть его, переписать историю своей жизни. Но мы можем дать этому прошлому пространство и научиться жить с ним, не боясь его. Более того, мы можем горячо приветствовать себя в этом прошлом – и даже если сейчас вам кажется,