И хотя постоянное переживание травмы пугает и способно привести к саморазрушению, со временем отрешенность от окружающего мира способна принести еще больше вреда. Закатывающие истерику дети, как правило, привлекают внимание и получают необходимую помощь, в то время как замыкающиеся в себе дети никого не беспокоят, будучи обреченными по кусочку терять свое будущее (2, 83).

Мы можем быть принятыми только тогда, когда решаемся открыться. Иначе мы замыкаемся в себе, отрекаемся от мира и продолжаем писать историю травмы – уже собственноручно. И я была в числе тех, кто продолжал травмировать себя – уже без помощи своей семьи.

Диссоциация

Один из крестных отцов нейробиологии и психиатрии Пьер Жане ввел термин «диссоциация» для описания процесса расщепления и изоляции воспоминаний, которые он наблюдал у своих пациентов (2, 204). О причинах ее возникновения мы поговорим совсем скоро, обсуждая теорию структурной диссоциации; пока же предлагаю поближе познакомиться с этим важным для терапии комплексной травмы понятием.

Диссоциация – это дефицит внутренней и внешней осознанности, который связан с функцией мозга, отвечающей за не-знание. Это не-присутствие. Это не-обращение внимания. Это состояние, противоположное состоянию майндфулнес – изобилия внутренней и внешней осознанности, о чем пишет К. Форнер в Dissociation, Mindfulness and Creative Meditations (20). Это бегство оттуда, откуда нет выхода; взгляд со стороны, как будто это происходит с кем-то другим; «не я» (1, 51).

Диссоциация нарушает нашу способность быть осознанными. Mindflight (мысленное бегство) и Mindsight (мысленный взгляд) – это разные и, казалось бы, несовместимые процессы (3, 67). Но если ты диссоциирован, то ты живешь в двойной реальности: ты знаешь и не знаешь одновременно. Ты смотришь, и бежишь от этого, и снова смотришь – и снова бежишь, и это замкнутый круг.

Ты смотришь, но не видишь. Ты переживаешь, но не чувствуешь. И главное – ты продолжаешь бежать.

Эмоциональная нечувствительность и жизнь «на поверхности сознания» характерны для ПТСР и других травматических расстройств и препятствуют переживанию удовольствия и радости жизни (9, 70).

Диссоциация, так же как и нарушения нашей способности к саморегуляции, часто является следствием отсутствия здоровой привязанности в детстве. Когда тебе невыносимо знать то, что ты знаешь, или чувствовать то, что ты чувствуешь, то единственным спасением становится отрицание и диссоциация (2, 138). Поскольку состояние Д-привязанности сильно коррелирует с жестоким или плохим обращением, можно предположить, что диссоциация является не только выученным, но и адаптивным явлением, когда источник безопасности ребенка является источником опасности (1, 731).

Диссоациация – это адаптация. Это стратегия выживания. Это стремление нашей психики защитить нас. Да, у этой стратегии есть крайне дискомфортные и печальные последствия, но все же главным последствием является наше выживание.

Существуют связанные с травмой нейробиологические факторы, которые, по всей видимости, поддерживают диссоциацию. К ним относятся: нарушение регуляции оси гипоталамус-гипофиз-кора надпочечников, недостаточная интеграция разных компонентов ЦНС, низкая согласованность ЭЭГ, слабое префронтальное торможение «эмоционального мозга», снижение объема гиппокампа и парагиппокампальной извилины (9, 239).

Симптомы диссоциации могут выглядеть по-разному – в зависимости от степени травматизации. К ним может относиться (9, 122–131):

• амнезия (невозможность вспомнить);

• нарушение критической функции (невозможность применить логический и рациональный подход к какому-то своему поведению, например к самоповреждению);

• нарушения когнитивного функционирования (например, концентрации внимания, планирования, суждения);

• утрата способности переживать и выражать эмоции и чувства (например, у переживших травму могут отсутствовать какие-либо эмоции по поводу собственного травматического опыта);

• утрата потребностей, желаний и фантазий;

• утрата моторных функций (например, частичный или полный паралич конечностей или всего тела, нарушения координации, потеря слуха, обоняния, вкуса, зрения, речи);

• утрата способности исполнения навыков (например, отчуждение от понимания, как готовить еду, заботиться о своем ребенке, справляться с рабочими обязанностями);

• утрата телесной чувствительности (более или менее глубокая утрата телесных ощущений – например, боли, голода, усталости);

• симптомы Шнайдера (галлюцинации, слышание голосов и т. д.);

• противоположные когнитивные оценки и восприятия людей, ситуаций и самих себя;

• фантазии и «грезы наяву» (например, фантазии по поводу своего «счастливого детства», хотя оно было совершенно другим);

• изменения в отношениях с другими (например, высокое мнение об одном человеке и одновременно сильнейшая враждебность к нему);

• изменения в аффективной сфере (резкие перемены настроения и эмоциональная дисрегуляция);

• самые разные телесные проявления: болевые синдромы, повторяющиеся неконтролируемые движения (например, тики, тремор, паралич), появление неожиданных сенсорных ощущений.

Эти симптомы могут сменять друг друга, могут чередоваться, а могут возникать параллельно. Мне знакомо больше половины симптомов из этого списка…

Долгое время я создавала мир, к которому будто не могла притронуться. Мир, полный нормальности. Успешности. Радости.

Безупречности.

Эта кажущаяся безупречность основана на знаниях, полученных в детстве – ведь с самого детства мы узнавали, какими нам нужно было быть, чтобы нас могли любить.

Но вас можно (и нужно) было любить не за поведение, соответствующее ожиданиям.

Вас можно (и нужно) было любить за то, кто вы есть.

Вы не обязаны быть той версией себя, которая больше всего нравится окружающим вас людям. Быть человеком, который действительно нравится себе, – храбрая, аутентичная, красивая стратегия. Но с самого детства мы выучили, какие части нас являются социально одобряемыми. Да, мы часть социума, и для его благополучия нам действительно необходимо поддерживать определенные правила поведения и следовать законам.

Однако многие из правил, которые мы до сих пор соблюдаем, направлены вовсе не на поддержание общественного порядка и расцветание сообщества. Они направлены на поддержание комфорта наших значимых взрослых – тех, рядом с кем мы росли.

Привилегия взрослого возраста – возможность учиться задавать вопросы самому себе и следовать за своими ответами. Чего вы хотите? Что дает вам чувство жизни? Каковы ваши желания за пределами ожиданий других людей? Целый мир, который существует за границами того, кем вам диктовали быть, ждет вас в свои объятия. Вы имеете полное, беспрекословное право быть самими собой.

Но в детстве мы не обладаем этой привилегией.

Чтобы меня любили, мне нужно было быть послушной, удобной девочкой, которая ходит по струнке, – с одной стороны, но в то же время яркой, неординарной, бесстрашной личностью – с другой. Совместить все это казалось невозможным. Эти условия взаимоисключали друг друга. И даже если происходило то, что соответствовало, казалось бы, маминым ожиданиям и требованиям, зачастую это приводило к драме.

Случай с куклой – ситуация, с которой началось распутывание цепочки логики комплексной травмы в моей жизни. Я